Интермеццо, интермеццо

Я возвращался в посёлок победителем! Падение дерева и впрямь наделало много шума, так-как меня встречали все, кто мог держаться на ногах. Правда не было поздравлений, похлопываний по плечу и ободряющих реплик. Краем глаза я заметил, что матери опять потихонечку прячут от меня малышей, а воины, как бы невзначай поправляют оружие. Но мне было не до них. Я так устал, что мечтал только об одном — выпить бочку воды и завалиться на свою шкуру в углу. Этим мечтам суждено было сбыться не сразу. Придя домой, я обнаружил там ярла, восседавшего возле моего ложа.

— Справился с одним. — Не спросил, а констатировал факт Ванхаген. — Не слишком ли быстро?

При этом он встал и придирчиво оглядел меня с головы до ног. Мой усталый вид и мозоли на руках произвели должное впечатление, но ярл всё равно хмурился и был чем-то недоволен.

— Я же говорил тебе, что чрезмерная спешка может навредить! — Сказал он, наконец, так ворчливо, что я внутренне от души посмеялся.

— Ты сказал мне, что в таком деле каждый сам должен определять золотую середину! — Парировал я и спокойно улёгся на свою шкуру.

Ванхаген ничего на это не ответил, а только пожал плечами и молча, вышел. Утром, когда я снова пришёл на вершину холма, то обнаружил там такое множество следов, что сомнений не было — вчера здесь побывали все жители фьорда, включая самого ярла. Решив не слишком форсировать события, я растянул работу над вторым деревом ровно на три дня. Это выглядело вполне естественно, так-как второй великан был ещё толще первого. Но и он, наконец, огласил фьорд звуком своего падения. И всё же триумф был неполон. Предстояло ещё разделить эти необъятные стволы на части, превратить их в дрова и перенести в посёлок. На всё это у меня ушли не менее двух недель к концу которых я не чувствовал ног под собой и… перестал замечать тяжесть доспеха.

Но вот, наконец, пришёл тот час, когда я принёс последнюю связку дров к дому ярла и, грохнув её посреди двора, застыл, тяжело дыша перед входом в его жилище.

Клянусь, мне было на самом деле тяжко! От многотрудной работы я весь дрожал, суставы и кисти рук сгибались с трудом, но всё же мне удалось принять гордый вид, что впрочем, совершенно не обмануло ярла. Молча оглядев меня и мою работу, он сделал знак, чтобы я следовал за ним и, не оглядываясь, направился куда-то. Вскоре мы оказались на той самой поляне, где он одел меня в ученические доспехи. Я ожидал, что сейчас Ванхаген скажет речь, похвалит меня за работу или даст следующее задание, но ничего подобного не произошло. Он просто взялся за края шкуры, которой было прикрыто разложенное на земле оружие и резко встряхнул её, подняв тучу снежной пыли, которая на миг заслонила от меня всё вокруг. В следующее мгновение я получил неслабый удар по шлему, отозвавшийся колокольным звоном в моей голове и увидел перекошенную рожу Ванхагена, заносившего надо мной здоровенную палицу для удара! Мне ничего не оставалось, как защищаться и я парировал этот удар топором, который всё ещё сжимал в руках! Ярл, казалось бы, обезумел! Он лупил меня своей палицей, будто я был ржаным снопом, который требуется выколотить! Самое обидное было то, что я совершенно не мог дать сдачи и всё из-за тяжести своего топора! Попробуйте ударить кого-нибудь вот этой скалой, даже если у вас получится её поднять!

(Эти слова были адресованы, прежде всего, дамам, которые оценивающе посмотрели на указанную скалу, а Мегги даже попробовала пошевелить её кончиком крыла, после чего понимающе кивнула головой и снова приняла позу внимательной слушательницы.)

— Вобщем я некоторое время только и делал, что получал тумаки, благо тяжеленные, но сверхпрочные доспехи неплохо защищали меня от ударов, способных раздробить в щепки самые крепкие кости. Не знаю, сколько это продолжалось, но, в конце концов, мне надоело изображать из себя безответный мешок, и я понял, что начинаю злиться! Это было плохо! Прежде всего, плохо для Ванхагена, поскольку я знаю насчёт себя одну особенность — если мерзкое чувство злобы появилось, то его крайне трудно остановить, потому что оно само по себе расти начинает.

Получив очередной удар, который, несмотря на защиту, оказался особенно болезненным, я взревел так, что даже такой боец, как Ванхаген, замер от неожиданности, после чего отшвырнул в сторону свой топор и обхватив ярла поперёк туловища, покрутил немного над головой и зашвырнул в ближайший сугроб. Полюбовавшись немного на болтающиеся в воздухе чёботы властелина фьорда, я выдернул его из сугроба, как морковку и усадил на шкуру, а сам встал над ним сверху, скрестив руки на груди и ожидая объяснений.