Интермеццо, интермеццо

Утро началось с дикой боли во всём теле, причём на боль в натруженных мышцах накладывалась боль от сна в жёстких и жарких доспехах. С лязгом перевернувшись на другой бок, я открыл глаза и увидел перед собой пару ног в кожаных чёботах, привязанных перевитыми крест-накрест ремнями. Подняв глаза, я разглядел в полумраке хитрую физиономию ярла, восседавшего на бочонке.

— Вот решил тебя навестить! — Заявил он, по своему обыкновению ухмыляясь в бороду. — Беспокоюсь, видишь ли, как дела у моего ученика, как здоровье и нет ли желания послать всё к Хель в Утгард?

При этом он как-бы невзначай позвенел ключами, висящими на манер брелоков на поясе. Сообразив, что это провокация, я изобразил блаженную мину, сладко потянулся и сел на полу, едва не ойкнув от боли пронзившей спину. На вопрос ярла ответил, что всё отлично и лучше не бывает, что сейчас пойду, умоюсь, перекушу и отправлюсь дальше рубить деревья, так-как хочу справиться с работой побыстрее. Затем, как забавную шутку рассказал ему про вчерашнее возвращение и про скамейку, на что ярл пару раз ухмыльнулся и, пожелав мне удачи, отбыл по своим делам.

Собственно я не врал ему насчёт своих намерений. Я сделал именно то, что сказал ярлу — окунул голову в бочку с ледяной водой во дворе, с аппетитом слопал миску овсяной каши с добрым куском селёдки, поданную румяной молодухой, зардевшейся при этом, как маков цвет, встряхнул и расправил, как мог, свою скомканную одежду под доспехами и, взвалив на плечо великанский топор, зашагал по направлению к обречённым деревьям.

На полпути меня догнал совсем юный отрок и с поклоном вручил мне мой собственный шлем, который я ненароком оставил лежать там, где бросил накануне. Приняв из слегка дрожащих рук этот тяжеленный котёл, я так зыркнул на ни в чём неповинного парня, что он испарился на месте, будто его и не было.

Деревья встретили меня молчаливым спокойствием. Казалось, они источали уверенность в том, что я с ними не справлюсь, а при взгляде на свою вчерашнюю работу, я и сам так подумал. То, что накануне мне казалось значительным результатом нелёгкого труда, сейчас выглядело, как небольшой скол на коре. Некоторое время с ужасом созерцал объём предстоящей работы, потом взял свой топор и рубанул им по каменному стволу, отозвавшемуся на это гулким «Бо-ом!», будто я ударил в колокол. Ладони, стёртые вчера до кровавых мозолей, словно кипятком ошпарило, и все мышцы дружно и согласно откликнулись протестующей болью. Кроме того, топор отскочил от дерева, не причинив ему ни малейшего ущерба!

Первой моей мыслью было — зашвырнуть подальше железное чудовище, пойти к ярлу и высказать ему всё, что я о нём думаю, (а думал я тогда о Ванхагене много чего плохого!). Но, когда я представил, как посмеётся надо мной этот бородатый бугай, как остальные седые зубры за его столом будут покачивать головами, говоря вполголоса, что «времена нынче уже не те и герои перевелись», а кое-кто ещё и презрительно сплюнет… Вобщем, представив себе такую картину, я разозлился не на шутку и уже подумывал, а не спалить ли мне вчистую всё, что горит в этом фьорде?!

И тут меня осенило — огонь! То, что всегда было главным козырем драконов! Правда сейчас я не мог развить подлинную мощь драконьего пламени, да это было и не нужно. Ванхаген приказал мне срубить эти деревья, а не сжечь их. Но, хоть применять огонь он не запрещал, мне всё же не хотелось, чтобы моя работа выглядела, как жульничество. Я вовсе не собирался пережигать эти стволы, но слегка подогреть их, чтобы древесина стала помягче, было делом вполне реальным! Сказано — сделано! Сейчас день, солнце светит ярко и мой огонь с такого расстояния никто не заметит. Уже после первого прогрева топор так глубоко вошёл в дерево, что я его еле выдернул! Вот теперь работа пошла на славу! Не думайте только, что мне стало очень легко! Деревья и в самом деле были огромны, а топор страшно тяжёл. Я снова взмок так, что пот настоящими реками струился с головы до ног, а работе всё не видно было конца. То, что я время от времени «подогревал» древесину, отнимало у меня дыхание и когда солнце стало заметно клониться к закату, я уже дышал, как ездовая собака после длительной пробежки. Но вот я заметил, что небо начало темнеть, а это значит, что мой огненный приём скоро будет слишком заметен. Последний раз, дохнув огнём, я удвоил усилия, несмотря на то, что руки вовсю дрожали от усталости. И тут великанское дерево вздрогнуло, словно проснулось от глубокого сна, качнулось и вдруг с жутким скрипом ухнуло вниз с холма, приложившись о каменистую землю так, что, наверное, подпрыгнул весь фьорд!