Интерлюдия Томаса

В миг перед ударом я перемещаю правую ногу с педали газа на тормоз. Грохот должен быть громким, но он мне таким не кажется, потому что разворачивается воздушная подушка, мгновенно оборачивая меня, как будто это гигантский презерватив, приглушая звук от столкновения. В момент, когда меня сердечно обнимает подушка, я жму по тормозам, дерево французских створок трещит как быстрый залп ружейных выстрелов, вымучивая металлические резкие звуки, и лобовое стекло разбивается вдребезги. Залетая в комнату, останавливаясь с помощью повёрнутых колёс, «Гранд Чероки» сильно бьётся обо что-то, что я представляю как диваны и кресла, а также другую мебель, хотя я не совсем дурак, чтобы даже надеяться на то, что сущность Хискотта была сразу убита во время сна в «Лей-зи-бой»[91].

Когда воздушная подушка спускается и когда «Гранд Чероки» останавливается, я глушу двигатель. Если бензобак повреждён, я должен избежать воспламенения, которое может отвлечь внимание окружных пожарников от горящей травы дальше к северу «Уголка Гармонии».

Я не пострадал. Утром я, возможно, испытаю боль, вызванную ремнём, и чем-то еще, но сейчас всё, кажется, функционирует.

Водительская дверь изогнулась, не откроется. Пассажирская дверь всё ещё работает. Когда я выбираюсь из машины, то вытаскиваю из-под толстовки пистолет, напоминая себе, что в магазине только семь патронов, не десять.

Из-за руин в гостиной сложно узнать наверняка, на что было похоже это место перед тем, как я здесь появился. Но на потолке в углах паутина, движение бабочек и мух в одной из них намекает на то, что там никогда не жил паук, чтобы отведать добычу, опутанную её строением, и повсюду слой пыли, которая не могла осесть повсюду в эту первую минуту после того, как «Джип» выбил двери.

Пистолет в двуручной хватке, я быстро осматриваю комнату слева направо. Никого. Ничего.

Сирены пожарных машин к северу отсюда сменились тишиной. В доме слышен единственный звук – тикание и скрипы замученного остывающего «Гранд Чероки», разбитого вдребезги.

Хискотт мог ожидать, что я попытаюсь вторгнуться, но более традиционным способом. Он не будет ожидать такого. Но он определённо знает, что я сейчас здесь, и мой успех зависит от быстроты перемещения, до того момента, как кто-то из семьи, под влиянием, не покажется в убийственном безумии.

Быстрый взгляд на окна показывает, что хотя воздух вокруг этого и соседних домов на плоской поверхности ниже почти чистый, остальная часть «Уголка Гармонии» всё ещё окутана перемешивающимися облаками сажи и пепла. Габаритные фонари и сигнальные огни пожарных машин пульсируют и вращаются глубоко внутри этого бурлящего мрака, выхватывая красных и синих призраков, которые гонятся друг за другом через стремительно движущийся дым.

Арочный проход соединяет гостиную и большую кухню, объединённую с зоной для еды, с островком. Крошки, чёрствые корки хлеба, высушенные корки сыра, засохшие лужицы соусов и заплесневелые куски нераспознаваемой еды разбросаны по столу. Множество муравьёв ползают по мусору, но они не энергично снуют по рациональным линиям в марше, как делает большинство обычных муравьёв; вместо этого они бродят бесцельно по поверхностям, как будто находятся под действием токсина, который ставит их в тупик и лишает цели.

Груды костей по грязному полу. Кости от окорока, говяжьи кости, куриные кости и другие. Некоторые переломаны, как будто для облегчения доступа к костному мозгу.

Одна из пары дверей шкафа под двойной раковиной была снята с петель, и её нигде не видно. Дальше места с этими россыпями лежит хрупкая смесь того, что является, судя по всему, дюжинами крысиных черепов и скелетов, каждый обглодан до блеска, как индюшачья ножка, предложенная голодному человеку. Ни кусочка кожи или меха не осталось на каждом из них, и ни единого кусочка чешуйчатого хвоста – всё пошло в дело.

Варочная панель покрыта обуглившейся едой и грязью, похоже больше не на кухонную плиту, а на дьявольский алтарь какого-то первобытного храма с длинной жестокой историей вызывающих ужас жертвоприношений. Я сомневаюсь, что пропановые горелки работали в последние два или три года. Из этого неизбежно вытекает следствие, что всё, чем доктор Хискотт питался на протяжении долгого времени, поедалось в сыром виде.

По словам Джоли и её мамы, Ардис, семья приносит своему правителю всё, что он пожелает, включая большое количество еды, которую, полагаю, оставляют прямо за парадной дверью. Сомневаюсь, что они приносили ему крыс.

Я ожидал встретить гибрида человека и инопланетянина, который будет находиться далеко впереди относительно состояния человеческого бытия, такого же остроглазого и огромного, насколько, возможно, и странного, за гранью обычного понимания. Эта тревожащая очевидность свидетельствует, наоборот, о регрессе: если не о невероятном интеллектуальном упадке, то, по крайней мере, серьёзном снижении способности Хискотта поддерживать любые культурные нормы и подавлять животное насилие.