Интерфейс

– Ладно, даже если бы он был просто каким-то абстрактным кандидатом в президенты – в одном случае я бы творила добро, а в другом – зло.

– Пусть в этих терминах рассуждают фермеры, – сказал Мел. – Впрочем, ладно – ты хочешь быть хорошей или плохой?

– Хорошей, – сказала Мэри Кэтрин.

– Вот и умница, – сказал Мел.

– Думаю, папа тоже хочет творить добро – что бы ты там себе не думал, – сказала Мэри Кэтрин.

Мел повернулся и посмотрел ей в лицо.

– Что ты имеешь в виду?

– Видишь ли, – сказала она, – восстановление после удара – не такая уж и редкость.

– Я думал, ткани мозга погибают. Как можно восстановить то, что мертво?

– Погибшие ткани не восстанавливаются, да. Но иногда другие части мозга берут на себя их функции. Это требует много работы. Это требует упорной терапии. И немного удачи. Но такое случается. Если люди, потерявшие половину мозгов во Вьетнаме, которые сегодня нормально ходят и разговаривают.

– Да ты что! И почему же мы не попробовали поступить так с Вилли?

– Мы пробовали, – сказала Мэри Кэтрин, – но когда появилось быстрое решение, мы выбрали его. Невозможно сказать теперь, чего мы могли добиться стандартными методами.

– Думаешь, он может вернуться?

– Шансы очень малы, – сказала она. – Но не забывай, что он амбидекстр. У таких людей возможности восстановления существенно выше.

– Так что именно ты имеешь в виду, когда говоришь, что Вилли хочет добра?

– Я говорю о том, что Сеть, может быть, и подчинила его с помощью биочипа, – сказала она, – но на более глубоком уровне его мозг, возможно, еще пытается вернуть контроль. И мы можем ему помочь, если будем действовать правильными методами.

– Что это за методы? – спросил Мел?

– Он должен пользоваться головой, вот и все, – сказала Мэри Кэтрин. – Он должен упражнять мозг и тело всеми доступными способами, восстанавливать нервные пути.

– Дьявол, – сказал Мел. – Президентская кампания – не самое подходящее время для этого.

– Согласна, – сказала она, – если только кандидат не путешествует, не обедает и не живет рядом с неврологом.

Они с Мелом обменялись взглядами.

– Ты уверена? – спросил Мел.

– Конечно, я уверена.

40

– В прошлом году, примерно в это же время, я принял приглашение председателя нашей партии произнести вступительную речь на съезде, который состоится через пару недель, – сказал Уильям Э. Коззано. – Вчера вечером и позвонил ему из своего дома в Тасколе и выразил сожаление, что не смогу принять участие в этом съезде ни в какой роли – ни как докладчик, ни как делегат, ни как номинант. И он великодушно принял мои извинения за это неожиданное изменение планов.

Коззано сделал паузу, достаточно продолжительную, чтобы позволить толпе взорваться – что было результатом полуторачасовых тренировок под управлением инструкторов Ки Огла. Когда он замолчал, чтобы набрать воздуха, свежепокрашенные скамьи, окружающие школьное футбольное поле, внезапно расцвели вымпелами, плакатами, баннерами, воздушными шариками, конфетти и прочими яркими атрибутами политической кампании.

– Нельзя сказать, что я в обиде на свою партию, потому что это не так. В сущности, я по-прежнему ношу в кармане членский билет и надеюсь его сохранить, если после сегодняшнего мне это позволят.

Эта фраза вызвала хохот, перешедший в ликующие вопли, завершившиеся еще одним крещендо с размахиванием флагами.

Выглядело это великолепно. Это выглядело великолепно и для Коззано, и для его ближайших друзей и родственников, сидящих вместе с ним на поле, и для трех дюжин съемочных групп, съехавшихся со всей страны, а так же из нескольких европейских и азиатских стран.

Еще примерно месяц назад это поле украшал всего один ряд низких скамей. Его вполне хватало для публики, которую в принципе могли собрать «Воины Тасколы». Затем семья Коззано сделала крупное пожертвование, пространство для зрителей было увеличено в четыре раза и новехонькие ряды протянулись по обеим сторонам поля. Систему освещения довели до такого уровня, что она озаряла половину города. Таскола теперь обладала лучшим футбольным полем среди всех городов такого же размера в Иллинойсе.

Для сегодняшнего празднования на пятидесятиярдовой линии был возведен огромный подиум шести футов высотой. На нем могла уместиться пара сотен раскладных стульев, звуковое оборудование и одна большая красно-бело-синяя трибуна, надежно сколоченная, но все-таки стонущая под весом сотни микрофонов. Как ни странно, но большую часть микрофонов установили на этапе сборки трибуны – они не были ни к чему не подключены и несли на себе логотипы воображаемых или почивших в бозе сетей и телекомпаний.

Мэри Кэтрин особенно заинтересовало то, что отец удостоился сопровождения Секретной службы. С полдюжины агентов маячили на подиуме или около него, и это означало, что еще больше их количество фланировало в толпе.