И действительно, два дня спустя в репетиционный зал ликеро-водочного завода скромно вошла Жанночка с гитарным футляром в руке. Мы приняли ее как родную; думаю, она нисколько не жалела о своем дипломном распределении.
Концертная программа начинала формироваться, уже строились гастрольные планы. Ехать надо было как можно скорее, потому что мы сидели совершенно без денег, а Росконцерт платил только за отработанные концерты.
В Москву приехали с концертами ленинградские «Поющие гитары», выступавшие по высшей категории в Кремлевском зале. Юра Антонов решил проведать старых друзей. Он шел с осознанием полного превосходства — вы работаете в Ленинграде, а я устроился в Москве! За кулисами ему повстречался худрук Ленконцерта, Тимофеев, тот, что Ленина играл. Ну не здороваться же с этим провинциальным дерьмом? Юра гордо прошел, не удостаивая Тимофеева своим вниманием.
Этот эпизод остался бы совершенно незначительным, случись он на день позже. Но тогда, после концерта, у Тимофеева была встреча с министром культуры РСФСР Александровым. «Мне непонятно, — по-ленински возмущенно сказал ему Тимофеев, — почему вы берете на работу хулиганов и халтурщиков? Мы только что уволили Антонова за недостойную выходку по отношению к беременной артистке, недавно провалили на худсовете сомнительных „Молодцев“, а оказывается, все они уже приняты в Росконцерт!» Александров поднял трубку, позвонил Тихомирову и скомандовал на повышенных тонах: «Что там у вас творится! Немедленно всех уволить!!!»
И уволили бы. Но у Тихомирова было свое самолюбие, увольнять «мартышку», на которую возложено столько надежд, усилий и расходов, он не собирался. Если бы приказ поступил от министра культуры СССР, пришлось бы подчиниться. У Росконцерта был статус всесоюзной организации. Приказ Александрова Тихомиров мог и не выполнять, но это означало войну.
ПАНЫ ДЕРУТСЯ, У ХОЛОПОВ ЧУБЫ ТРЕЩАТ
Ни одна из сторон не могла одолеть другую. Министерству не удалось добиться нашего увольнения, но и Росконцерту нельзя было без согласия министерства культуры РСФСР отправлять нас на гастроли.
Надлежало сдать программу. Все кошмары, пережитые с оркестром Вайнштейна на худсоветах Ленконцерта, как в дурном сне повторялись в Москве, только в роли Вайнштейна выступал теперь я. Надо было поддерживать боевой дух, веру в победу. Всякое шатание могло обернуться дезертирством, а если музыканты побегут, то и показывать будет нечего, поэтому я, как мантру, каждый день повторял заклинание: «Скоро, скоро, только худсовет сдадим!»
Однажды Тихомиров с Лейбманом пришли к нам на базу, в клуб ликеро-водочного, одобряюще покивали и сообщили дату прослушивания. В назначенный день мы стояли на сцене московского Театра эстрады, в новых кафтанах разных цветов, слегка напоминая картину «Утро стрелецкой казни». Выражение лиц в жюри от минкультуры ничего хорошего не предвещало. В предложении «казнить нельзя помиловать» запятая была твердо поставлена после «казнить». Мы источали в темный зал улыбки, дарили в пустоту любовь, но оттуда веяло только холодом пулеметного ствола. Судьба наша была предрешена. Худсовет дал разгромное заключение. Мы шутили: «За такую характеристику и расстрела недостаточно!»
Вслед за пулеметным обстрелом последовала и артподготовка. В одной из центральных газет, кажется в «Советской культуре», появилась статья за подписью Людмилы Зыкиной, народной артистки РСФСР, СССР, Азербайджанской, Узбекской ССР, Удмуртии и Марийской Республики, почетного профессора Оренбургского, Ленинградского и Московского университетов, кавалера ордена «Знак Почета», ордена Ленина, Героя Социалистического Труда, позже — кавалера ордена «За заслуги перед Отечеством» всех трех степеней, а также ордена Святого апостола Андрея Первозванного.
Зыкина была певицей, олицетворявшей русскую народную песню, а для многих и всю Россию вообще. В статье она обращала внимание народа на то, что руководителем так называемых «Добрых молодцев», то есть ансамбля русской музыки, является саксофонист с фамилией Левенштейн. Кто-то специально разузнал мои паспортные данные, поскольку на афишах я уже давно был Новгородцевым.
Забегая вперед, скажу, что следующая наша встреча с Зыкиной произошла года через три на стадионных концертах в Ростове, куда «Добрых молодцев» включили для кассовых сборов. Секретарь Ростовского обкома партии устроил праздничный ужин, на который попал и я, по табелю о рангах. Посадили меня неподалеку от Людмилы Георгиевны, чуть позади нее. После нескольких тостов она объявила своим роскошным контральто: «Сейчас я петь буду». И действительно запела.
Меня как духовика интересовала профессиональная сторона процесса, точнее — техника дыхания. Сравнение, которое напрашивалось, было морским, даже океанским. Зыкина дышала как кит. Ее широкая спина на мгновение вздрагивала в быстром вдохе, после чего из необъятных легких воздух плавно выливался в задушевной песне, и его хватало надолго, очень надолго.