Тут партийный вождь Ростова, видимо переполнившись впечатлениями, что-то шепнул на ухо сидевшей рядом жене. Зыкина замолкла и после паузы сказала на весь банкет: «Да ну вас, вы и слушать-то не умеете…» Первый секретарь обкома как-то съежился, сморщился, поник. В этот момент его партийной карьере и продвижению вверх, на что он рассчитывал, пришел полный и окончательный конец. Зыкина была вхожа в ЦК и, говорят, дружила с самим Косыгиным.
Тогда же, за кулисами, проходя мимо грим-уборных, я увидел через раскрытую дверь Зыкину со своим баянистом. Он ей что-то горячо втолковывал и называл ее Люськой. Я понял: то, что можно баянистам, не позволено саксофонистам. Для меня Зыкина была и навсегда останется только Людмилой Георгиевной.
После худсовета и статьи, за которой, как тогда говорили, должны были последовать «оргвыводы», в Росконцерте стали думать, что с нами делать дальше. Совещались обычно тройкой — Тихомиров, Лейбман, Кадомцев; иногда приглашали меня.
Михаил Петрович Кадомцев служил главным дирижером, никем и ничем в Росконцерте не дирижировал, но это было совершенно не важно. Кадомцев был человеком из народа, из самой его деревенской глубины. Мужчина добродушный, рослый, широкий как степь. Выражался фольклорно. Однажды, оценивая наши шансы на победу над министерством культуры, Михаил Петрович задумчиво надул щеки и произнес: «Что ж, товарищи, ведь шире жопы не перднешь!» В другой раз, когда разговор потек по другому руслу и речь зашла о моральном облике какой-то красивой артистки, Кадомцев философски заметил: «Так ведь красавицу-то уебать еще и легче, она на это всю жизнь натренирована!»
В эти рассуждения о жизни и искусстве я пытался внести ноту реализма: музыканты сидят без денег, на голодном пайке. Я поддерживаю их на плаву, получая от бухгалтерии мелкие суммы на покупку гвоздей или перевозку инструментов грузовиком. Наша жизнь в гостинице «Космос» похожа на осажденную крепость. Деньги на еду были только у людей со сбережениями, это человека три: пианист Володя Шафранов, с отрочества промышлявший фарцовкой, Юра Антонов и трубач Янса. Ветеран «Молодцев» гитарист Алик Петренко, смешной и толстый, сидя с небритым лицом, как-то пожаловался писклявым голосом:
— Я сегодня скушал только яблочко, луковичку и конфетку…
— Ага, — тут же, не задумываясь, сказал ему Янса, — то-то от тебя так говном несет!
Юра Антонов тоже не скучал, во всяком случае по вечерам в номере его не видели. Как-то он вернулся часа в три ночи, возбужденный, упоенный битвой жизни.
— Жека! — тряс онзаплечо спящего Ляпку, Женю Маймистова. — Жека, проснись!
Ляпка приоткрыл сомкнутые веки:
— Чего?
— Жека! — радостно сказал ему Антонов. — Жека, поспим, чувак, а? — И тут же заснул, как невинное дитя.
По дороге в Росконцерт, проходя мимо Дома на набережной, огромного серого здания для ответственных работников, я невольно обращал внимание на мемориальные таблички: «…в этом здании жил выдающийся партийный и государственный деятель…» Жизнь деятеля на табличке обычно обрывалась в 1937 или 1938 году. Холодным ужасом веяло от этой каменной глыбы, выдающиеся мертвые беззвучно взывали с того света. Тридцать пять лет прошло с тех пор, но эктоплазма страха, казалось, еще сочилась.
В Росконцерте тоже жили как на вулкане, чутко вслушиваясь в подземные толчки. «Сева, — неожиданно сказал Лейбман, встретив меня в коридоре, — вам срочно нужны певицы!» Я вспомнил, что в Ленинграде в ресторане «Астория» работает Света Плотникова, пианистка и отличная джазовая вокалистка с сильным хрипловатым голосом. Покутить в «Асторию» ходили фарцовщики, друзья с Кавказа, валютные девушки, жизнелюбивые деловые евреи. Света была королевой бала, она мгновенно исполняла любую заявку, часто на ходу присочиняя к песне шутливые слова для щедрого клиента. После восьми лет работы кабак ей надоел, Свете хотелось на сцену. Мне удалось уговорить ее, и довольно скоро она приехала в Москву.
Костюмеры пошли тропой знакомой, подобрали Свете что-то народное с кокошником. Может быть, из лучших побуждений — просто хотели добавить певице сценического роста. Я с тех пор кокошников боюсь, они не прощают легкомысленного отношения к себе и находятся за невидимой чертой, которая отделяет одну категорию от другой. Звуки, раздававшиеся из-под Светиного кокошника, напоминали заокеанский звездно-полосатый флаг над древним деревянным Кремлем. «Утушка луговая» в стиле американских сестер Берри.
В Росконцерте крякнули, но не сказали ничего. Вскоре на репетицию в ликеро-водочный пришла крепкая рыжая девка, Ольга Сливина. От нее пахло гимнастическим залом. Сливина сказала, что ее прислали и что она будет петь песню о России. О России песен много, но Ольга пела самую громкую из них.