Интеграл похож на саксофон

Взоры читинцев и читинок устремились на меня, и я нарисовал им подробную картину бананов, заполнивших бездонные трюма, гостеприимного и настойчивого капитана Чаплина, встречу с моряками, желавшими от всей души угостить друзей-артистов, и, как следствие, фактический срыв двух концертов во владивостокском Доме офицеров. Когда я закончил, на лицах присутствующих все еще разыгрывалась картина воображаемой встречи на борту белого теплохода, полного тропических плодов.

«Я прошу только об одном, — сказал я в заключение, — поставьте себя на наше место». Собрание как-то смущенно зашуршало, люди стали тихо расходиться. Назавтра я договорился с филармонией о том, что мы уволимся по собственному желанию. Директор возражать не стал, дав понять, что грязное белье с нашей оплатой и пустыми ведомостями мне тоже ворошить не надо. Рассчитали нас по справедливости, по закону, в бухгалтерии выдали все причитающиеся деньги, без побора Григорию Яковлевичу. Получилось довольно много, больше тысячи рублей на каждого. В последний вечер в неуютных номерах скверной читинской гостиницы после двухмесячного скитания по Сибири душа одновременно пела и рыдала. Наутро мы летели в Ленинград, а сегодня надо было проститься с пройденным куском жизни. В то времяв гостиницах почему-то большой редкостью были столовые ножи и штопор. За окном темень, мороз, магазины не работают, буфет закрыт. Бутылки с вином припасены, но их нечем откупорить. Метод был довольно зверский — к стене прикладывается толстая книга, а по книге наотмашь, сильно, не боясь разбить стекло, ударяют донышком бутылки. Вопреки всем законам физики от этих глухих ударов пробка постепенно начинает выходить из горлышка, а там только подцепляй ногтями да вытаскивай.

Пашеко открывал третью по счету бутылку. Хорошо поставленной рукой укрепил на стене краеведческую книгу «Чита и ее окрестности» с вмятинами от бутылочного дна, размахнулся, ударил. Пробка не шла. Ударил еще, без результата. Если будете когда-нибудь откупоривать вино таким способом, не держите бутылку за горлышко, вспомните несчастного Пашеку.

Будь Пашеко трезвым, он бы поостерегся, но тут ему было не до техники безопасности. От третьего сильного удара покатая часть бутылки, там, где она сужается к горлышку, откололась по всей окружности, образовав острое, как бритва, стеклянное лезвие. На это лезвие со всего размаха и соскользнула Пашекина рука. Кровь брызнула фонтаном, в глубине зияющей раны проглядывало что-то белое.

Дежурная по гостинице, которая уже было улеглась спать в своей каморке, круглыми глазами смотрела на кровь, капавшую на пол. «Идите в „скорую помощь“, — сказала она испуганно, — тут недалеко».

Идти с Пашекой вызвался сердобольный Ляпка. На темных улицах притихшей Читы госпиталь нашли не сразу. В приемной больницы врача не оказалось, ночное дежурство несли два второкурсника местного медицинского института. Анатомию кисти человека в ту ночь они изучали на Пашеке (в разрезе). «А что это такое, белое? — спрашивал один, запуская пинцет в глубину раны. — Связка?» «А-а-а!» — вопил в ответ Пашеко. «Это не связка, — назидательно говорил другой, — это нерв».

Будущие хирурги промыли порез и, как умели, зашили Пашеке руку. Перерезанные связки мизинца и безымянного пальца на правой руке после этой операции укоротились. Это стало понятно только в Ленинграде, но к тому времени было уже поздно, ткани срослись. Пашеко с тех пор не может разогнуть правый мизинец и безымянный палец, поэтому здоровается и прощается, выставляя для пожатия три здоровых пальца пистолетом.

ЛЕНКОНЦЕРТ, РОСКОНЦЕРТ

Мне кажется, что люди сто лет назад были гораздо впечатлительнее, нежели сегодня. Дамская лодыжка, случайно мелькнувшая из-под длинной юбки, вызывала сердцебиение, а слабый шипящий звук граммофона казался настоящей музыкой. Певцы полагались только на силу связок, и позже, когда появилась эстрадная музыка, требовавшая задушевности и негромкого пения, новых певцов полупрезрительно называли «микрофонными».

Примерно с середины 1960-х годов усилительная аппаратура набирала мощность — сначала в десятки звуковых ватт, потом в сотни и тысячи. На крупные концерты «аппарат» возили многотонными грузовыми полуприцепами. «Добры молодцы» с первых денег купили себе усилитель с двумя колонками немецкой фирмы «Динаккорд». Покупать пришлось у каких-то заезжих гастролеров из Югославии, платить пачкой наличных, выносить через черный ход гостиницы в два часа ночи.

Усилитель, по нынешним понятиям, был, скорее всего, предназначен для утренников в детском саду. Он выдавал по 50 звуковых ватт на канал (для сравнения скажу, что в конце 1970-х на вечера танцев в Лондоне я со своими музыкантами обычно брал систему мощностью в 1000 ватт).