Инспектор Лосев

Прежде чем зайти в эту проклятую подворотню, я изучаю известные мне окна. Занавески задернуты, в комнате и кухне горит свет. Значит, Варвара дома. Только бы она оказалась одна, больше, кажется, мне ничего не надо. Я почти на ощупь нахожу дверь, обитую старым дерматином, и звоню. На этот раз дверь открывается без всяких проволочек и вопросов, и меня буквально вдувает в маленькую прихожую, где под самым потолком горит тусклая, без абажура, лампочка на изогнутом шнуре. Потолки здесь, как и во всех старых домах, очень высокие.

Передо мной стоит Варвара. Она в простеньком платье с короткими рукавами и переднике, волосы небрежно сколоты на затылке. В руках у нее полотенце. Ясно, занимается домашними делами. Варвара, глядя на меня, улыбается дружески и открыто, и это мне тоже нравится.

– Вы всегда прямо как снег на голову, – говорит она.

– Как дождь, – отвечаю я, снимая шляпу и стряхивая с нее воду.

Варвара забирает мой плащ.

– На кухню повешу, пусть посохнет. Чайку не выпьете?

– Выпью, – говорю. – С удовольствием даже.

Через некоторое время мы уже сидим за столом, и я, обжигаясь, пью крепкий, душистый чай. Ужасно я люблю, признаться, такой именно чай, свежий и крепкий, без лимона и сахара. Это у нас в доме так заведено. Причем заваривается он каждому прямо в стакане. Чай «по-лосевски», говорят друзья. Вот и тут я, к своему удивлению, получил такой чай.

– Ну как живете, Варя? – спрашиваю. – Паше-то написали?

Она опускает глаза и отрицательно мотает головой. Просто удивительно, до чего она бывает разная. Сейчас, например, это сама скромность и застенчивость. В черных живых глазах нет обычной дерзости и вызова, они задумчивые и даже грустные. И движения ее не порывистые, не энергичные, а какие-то плавные, мягкие. Сколько в ней женственности и природного изящества, передать нельзя.

– А я написал, – говорю.

– Спасибо вам, – тихо отвечает Варвара.

И я перевожу разговор на другую тему, тоже пока далекую от того дела, которое меня к ней привело.

– А на работе как? – спрашиваю.

Она пожимает плечами и бросает на меня быстрый взгляд.

– А что там может быть? Работаем.

– Все хорошо, значит?

Она поднимает голову и смотрит мне в глаза. И я вдруг ощущаю какую-то неловкость, какое-то странное напряжение, внезапно возникшее в этом совсем, казалось бы, безобидном разговоре.

– У вас там какие-нибудь неприятности, Варя? – мягко спрашиваю я.

– У меня все хорошо. Ну, правда же. И… никого на порог больше не пускаю. Все. Отгуляла. Скоро… вот возьму и напишу Паше.

Она его любит. Я вижу. А ведь у них до драк доходило. Пашка пьянствовал и бил ее, а она, как говорят, «гуляла от него» вовсю. В поклонниках недостатка, как вы понимаете, не было. Я уверен, Пашка и запил от ревности, и безобразничать начал тоже. Он ее и любит, и ненавидит, можете себе такое представить? Я могу. Но вот стряслась беда, исчез Пашка из ее жизни. Она вроде бы наконец-то вздохнула, начала жить, как ей хочется, закружилась. Вот хотя бы этот Толик или Мушанский. Да и не они одни, конечно. Могла бы и забыть давно своего изверга Пашку. Но вот стоило только напомнить о нем, сказать, что другим, мол, он стал и любит ее, как что-то разом всколыхнулось, поднялось у нее в душе, что-то там вдруг произошло.

– Напишите, – говорю. – Обязательно напишите. А там, может быть, и поедете к нему.

– Это как же? – испуганно спрашивает Варвара.

– А так. Хорошо себя Паша зарекомендовал. Думаю, разрешат ему скоро до конца срока жить вольно на какой-нибудь стройке. Туда и семьи приезжают. А он слесарь такой, что поискать.

Варвара, опустив глаза, молчит. Только на чистом ее лбу вдруг пролегла маленькая морщинка. Задумалась. Молчу и я, отхлебывая остывший чай. Потом прошу разрешения закурить и приступаю к другой теме.

– Варя, – говорю, – а вы не помните, этот My… Михаил Семенович что-нибудь о себе рассказывал в тот вечер, в кафе?

– Что?..

Она с трудом отрывается от своих мыслей.

– Ах, этот… – она зло хмурится, устремив взгляд куда-то в пространство. – Известно, что говорил. Одинокий, мол. Ласки женской не видит. Подруги жизни у него нет. Ну чего вы все в таких случаях говорите, не знаете разве? – Но, взглянув на меня, вдруг смущается. – Я не про вас, конечно. Вы вроде не такой.

И мы смеемся. Этот смех помогает нам обоим скрыть смущение.

– В котором же часу он вас домой привез? – спрашиваю.

– Да не поздно. Часов в десять.

– А в каком кафе вы были, не помните?

– Помню, конечно. На Кутузовском проспекте, в начале, около тоннеля. Большое такое, в два этажа, стеклянное.

Я знаю это кафе, мы там были как-то со Светкой.

– А водителя такси, который вез вас домой, не запомнили?

– Водителя? – она задумывается. – Нет, не помню. Молодой такой и еще… Ах да! – Она улыбается. – В очках. Представляете?

– Представляю.

Я тоже улыбаюсь. И не потому, что водитель этот был в очках, а просто невозможно не улыбаться, когда улыбается она.

– А никакого разговора по дороге не было? – снова спрашиваю я.

– Какой же разговор? Этот как сел рядом, руку мою сгреб и не дышит. Переживания показывает.