Инспектор и ночь

На следующий день я осмотрел Галерею дель Арте. На третий избавился от базилики Сан-Марко. Я говорю «избавился», потому что эти экскурсии, на которые уходило всё моё время, начали надоедать мне. Правда, я продолжал останавливаться перед каждой стенной росписью и рассматривать каждый предмет, читал объяснения в путеводителе, но голова уже отказывалась воспринимать увиденное, и в ней вертелись разные еретические мысли.

«Мозаика… — думал я, подняв глаза к потолку. — Прекрасная мозаика. И прекрасно сохранилась. Только что из этого? Люди могут прожить и без мозаики.»

Это была нелепость, но в тот момент она казалась мне истиной. Я пресытился. Пресытился мозаикой и фресками, скульптурами, бронзой и мрамором, сводами и колоннами. Потому что красота собрана здесь в невероятных количествах и потому что глупо считать, что можно за три дня вобрать в себя то, что титаны создавали веками.

Пароходик обогнул остров Сан-Джорджо. Двигатель, увеличив число оборотов, заработал легко и размеренно. Перед нами, до самой полосы Лидо, простиралась сине-зелёная гладь, на которой несколько моторных лодок, уже скрывшихся за горизонтом, прочертили длинные светлые борозды.

Ветер усилился, стало прохладнее. Я чувствовал себя чудесно в тени каюты, или, вернее, чувствовал бы себя так, если бы меня не донимала мысль, что я пренебрёг двумя церквями и одним дворцом.

«Не беспокойся, — утешал я себя. — Уплотнишь немного программу и наверстаешь упущенное. Какая польза осматривать достопримечательности, когда ты переутомлён. Всё равно ничего не запомнишь».

Я повернулся спиной к городу так резко, что задел локтем сидящую рядом со мной женщину. Она была так увлечена чтением, что даже не подняла головы, когда я приносил извинения.

«Ишь как важничает», — подумал я, мельком взглянув на неё. Важничала женщина или нет, но она читала себе, не интересуясь окружающими. У неё было красивое лицо, но не той здешней яркой красотой, которая сразу привлекает взгляд. Я рассматривал это лицо сначала просто так, от нечего делать. Потом признал, что оно и в самом деле красиво. И, наконец, с раздражением заметил, что не могу отвести от него взгляда.

Незнакомка была совсем молода, я бы назвал её девушкой, если бы в том, как она держалась, не сквозило нечто зрелое и серьёзное, что не присуще девушкам. У неё была стройная фигура, плотно охваченная дорогим платьем с бледно-розовой вышивкой. В одной руке, украшенной перстнем с большим аметистом, она держала раскрытый журнал, а в другой — белую сумку с бамбуковой ручкой.

«Богатая, — сказал я себе, — оттого и пыжится. Кроме того считает себя писаной красавицей. Воображает, что все на неё только и смотрят».

Я не очень разговорчив, но молчаливые люди тоже ворчат, только про себя.

Женщина читала кинороман, и это ещё больше восстановило меня против неё.

Наконец она кончила читать, закрыла журнал, засунула его в сумку и подняла глаза. Карие глаза, тёплые и серьёзные, которые не стреляют направо и налево, не спрашивают: «Как ты меня находишь?». Эти глаза немного сощурились от блеска моря, безразлично скользнули по моему лицу и остановились на пенистой борозде, тянущейся за пароходиком.

— Хорошая погода… — сказал я неожиданно для самого себя. Женщина ничего не ответила.

— Только вот слишком жарко, не правда ли?

На этот раз незнакомка медленно повернулась ко мне спиной.

— Существуют люди, с которыми трудно разговаривать, — проворчал у меня над ухом маленький старичок. — Они считают себя выше остальных смертных…

Старичок смотрел на меня своими маленькими влажными глазками и сочувственно улыбался.

И мы заговорили о погоде.

Пароходик подходил к Лидо. Он описал плавную другу и направился к пристани. Пассажиры столпились возле выхода.

Сидящая рядом со мной женщина повернулась лицом к берегу, но осталась на своём месте. Я снова взглянул на неё. В сущности, я не сводил с неё глаз всё время, пока старичок говорил о жаре и дождях, но видел только смуглые плечи, золотистые волосики на шее и густые каштановые волосы, поднятые в высокую причёску. Теперь я снова мог рассматривать её лицо, которое раскрывало свою красоту постепенно, по чёрточке, пока не почувствуешь, что уже не можешь отвести от него взгляда.

«Ты не дурнушка, — сказал я про себя, — но в тебе нет ничего особенного. У тебя открытый чистый лоб, но не высокий. Нос римский, правильный, каких тут сколько угодно. Губы у тебя скорее полные, но не очень. Совсем безликие губы, между нами говоря, не будь они такими надменными. Твой округлый подбородок тоже надменный. А кожа золотистая. Но это от солнца».

Пароходик повернулся бортом к пристани и вскоре с глухим шумом причалил к ней. Палуба затряслась, побежали мелкие волны. Кондуктор бросил на берег верёвку, и пассажиры стали сходить на берег, нетерпеливо подталкивая друг друга.