Чтобы мысли о пропавшем Альваро не мозолили глаза всякий раз, когда нужно достать пиво.
– Вы действительно никогда раньше не видели Кристиана Платта?
– Кто это? – недоумевает Исмаэль.
– Человек, которому мешал ваш саксофон. И которого убили.
– Вот как? Надеюсь, вы не ищете связь между этими двумя событиями?
– Нет. Просто спрашиваю, не виделись ли вы раньше?
– Я же сказал, в тот вечер я видел его в первый и последний раз.
– Может быть, в Брюгге?
– Определенно, нет.
– Хорошо. Имя Альваро Репольес ни о чем вам не говорит?
– Никогда о таком не слышал.
– Альваро Репольес. Художник.
– Увы.
– Он – один из лучших современных художников Испании, – неуклюжий реверанс в сторону друга; Альваро, будь он жив, только поморщился бы от подобных высокопарных высказываний.
– Живопись не мой конёк, инспектор. Сожалею.
Ни о чем он не сожалеет, этот принц крови. Он улыбается, как и положено принцу, – сдержанно и снисходительно одновременно. И Субисаррета готов поклясться: он уже видел эту улыбку. Вот только где? Не мешало бы отделить ее от лица и рассмотреть пристальнее. Альваро – тот просто перенес бы ее на холст, в блокнот; изменил бы до неузнаваемости, сделал предметом. Или камерой хранения других предметов. Чье первоначальное предназначение позабыто напрочь, как первоначальное предназначение красной пижамы. Теперь это – новая кожа маленького Борлито, которую в трех десятках кварталов отсюда сдирает сейчас судмедэскперт Иерай.
– О живописи вам лучше поговорить с Дарлинг… С Дарьей. Она частенько покупает картины и уже собрала неплохую коллекцию. Но, честно говоря, подписи «Альваро Репольес» я не видел ни на одном из полотен. Думаете, стоит на него раскошелиться?..
В ожидании ответа Исмаэль дергает себя за мочку уха. И этот жест тоже знаком инспектору, ну конечно!.. Второй джаззальдийский вечер! Мальчик-саксофонист, выступавший на разогреве у роскошных толстух из «Чикаго Блюз»!.. Он был по-настоящему хорош, особенно импровизацией на тему классической «’Round Midnight», Икер даже почувствовал комок в горле и подумал тогда… Что он подумал?
И мальчишка так же дергал мочку уха в перерыве между «’Round Midnight» и какой-то сентиментальной, чуть сладковатой балладой. Впрочем, к лежащей на поверхности сладости примешивалась подспудная горечь, и Икер подумал тогда… Что он подумал?
А еще Субисаррета почему-то решил, что саксофон – не союзник мальчишки. Слишком разговорчивый малый, слишком доверчивый. И если бы мальчишка вдруг решил скрыть какую-то тайну, связанную с ним самим или с кем-то другим, – саксофон обязательно бы выдал его. Вывел на чистую воду. Впрочем, эта мысль оказалась мимолетной и была немедленно унесена потоком музыки, и больше не возвращалась. А потом Субисаррета и вовсе переключился на чикагских пухлых очаровашек. Но мальчишку-саксофониста он все же запомнил.
– А ведь я видел вас, – говорит инспектор Исмаэлю. – Позавчера. В театре Виктории Эухении. Вы отличный музыкант.
– А вы любитель джаза? – улыбка принца, несмотря на лестный отзыв Икера, не претерпела существенных изменений. Она остается все такой же снисходительной и сдержанной.
– Можно сказать и так. Стараюсь не пропускать джазовые вечера, особенно в период «Джаззальдии». И хотел бы получить ваш автограф.
– Мой?
– Ну да. Вас ждет большое будущее.