Иностранец

Жераич – идеально подходил под возможное описание подозреваемого, какое я нарисовал себе в голове. Чтобы раскрыть преступление – нужно понимать мотивацию задействованных в нем лиц. Безмотивные преступления редки, обычно мотив есть и серьезный. Мне не давало покоя поведение Ани – почему она отвергала Михалича. Нет, не до конца отвергала, спала с ним время от времени – но нормальными отношениями это было назвать нельзя. Если она его держала в качестве запасного аэродрома – то какой должен был быть основной?

Богдан Жераич под него подходил идеально. Депутат Скупщины, кандидат в президенты.

Не вязалось только вот что – неужели Аня хоть немного не могла подумать головой и понять, что у кандидата в президенты не может быть семнадцатилетней любовницы?

А много ли мы думаем в семнадцать лет?

Да и… почему не может то? Вон, пример рядом – Сильвио Берлускони. С ним, по-моему, все итальянские теледивы, по крайней мере, хоть раз переспали. И что? Да ничего. Сейчас все по принципу – что естественно, то не безобразно…

В принципе, он вполне мог позволить себе эту связь, если не светиться на людях.

Мог он убить? В принципе, мог. Если Аня, например, начала угрожать что пойдет в прессу. Зачем? А черт его знает, если ее понесло…

И что теперь делать? Йованич мне четко дал понять, какого результата они ждут. Если надо будет – то и сфабрикуют.

Но, а если Жераич действительно причастен?

В стекло постучали. Я открыл дверь

– Садись.

Лука сел на переднее сидение

– Как вы?

– Пока жив как видишь. Как ты выскочил?

– Дело о стрельбе закрыли. Даже быстро как то…

…

– У меня новости есть.

– Какие?

– Ребята нашли Хребановича.

– Ребята это болельщики?

– Они самые. Он в Минске скрывается.

Здорово

– Зачем он скрывается?

– Они не знают. Но это точно он. Они сейчас отправились туда, чтобы найти его.

Круто

– А если они его изобьют? Тогда его показания ни черта стоить не будут.

– Сказали, просто поговорят.

Ладно. Все равно в этом деле все через ж…

– Ты Богдана Жераича – знаешь? Кто он такой?

– Конечно.

Я кратко пересказал Луке содержание разговора с Йованичем. Только не упомянул про высочайшие интересы.

– … вот так вот.

…

– Дело стало политическим. И сильно политическим. Лучше тебе сойти с поезда.

– Это как?

– Так. Я уехать могу, если что

– Я тоже могу. Нам, сербам не привыкать, уезжать.

– А семья твоя тоже уедет?

…

– Если хочешь идти дальше – иди. Но скажи – зачем. Правду скажи.

Лука задумался

– Знаете… сербам одно дерьмо достается.

– Это как?

– Да так! У нас ни одного нормального политика не было!

– А Милошевич?

– Дерьмо! Знаете, что он со Стамболичем сделал14?

– То есть, ты хочешь идти до конца, так?

– Да – угрюмо сказал Лука – много всего сделалось… я не остановлюсь.

– Тогда вот что. У тебя есть, где переночевать?

Лука вытаращил глаза

– При чем тут это?

– При том. Больше домой не возвращайся. Я тоже съеду с гостиницы, найду, где переночевать. Может, эту ночь даже в машине.

…

– Телефон свой оставь у друзей. Купи какой-нибудь с рук…

– Так нельзя. А если что… у нас схема оповещения… я же офицер.

– Мы работаем по указанию сверху. Никакие оповещения больше нас не касаются. Как думаешь, они нас нашли в Сомборе?

…

– Выследили по твоему сотовому, иначе никак. Про сотовый забудь. Как и про звонки родным. Мы уходим в автономку.

Информация к размышлению. Сербский путь часть 8

История межвоенной Югославии – это история маленьких побед и больших разочарований, это история людей, которые как деревья – были вырваны с корнем из родной почвы и теперь как то приспосабливались жить без нее. Было создано государство, которого до того никогда не было и которое теперь как то должно было жить.

Были и победы. Кто, например помнит что до войны – между Загребом и Белградом пустили одну из первых в мире скоростных магистралей, поезд, построенный при помощи немцев – развивал до ста шестидесяти километров в час. Но построить железную дорогу проще, чем единую страну – и строители о том не раз убеждались.

28 июня 1921 года, в день Видовдан была опубликована Конституция сербо-хорвато-словенского королевства. Для сербов это был святой день. Для хорватов, словенцев, а тем более мусульман – он ничего не значил.