Иномерники

– Гюль, молодец, что приехала. А то я здесь совсем закис.

– Это не я приехала, меня начальство отправило, как было сказано, для восстановления сил. – Она рассмеялась. – А чего тут киснуть?

Ромка тоже улегся на свое место, глотнул свежеледяного коктейля.

– Вот поживешь тут с мое, тогда…

– С твое не получится. Я же говорю, прибыла на две недели, и только. А тебе сколько осталось? – собственно, ответ ее не интересовал. – Как тут с процедурами, по-прежнему? Я бывала тут пару раз. – Она непонятно усмехнулась. – В Дербент еще пускают экскурсии?

– Лучше расскажи, что в нашем Аркаиме делается? – больше всего на свете Ром хотел услышать новости.

Но Гюльнарка, вот ведь вредная девица, стала нудно, долго и очень по-женски рассказывать, что был у нее где-то здесь дружок, то бишь любовничек. И какой он был по-местному глупый, зато нежный и ласковый…

– Гюлька, я тебя прошу… – а вот дальше он и сказать ничего не сумел.

Потому что она уже разогналась в своих мыслях и предложила:

– Знаешь, ты посиди, а я схожу узнаю, куда мой дружок запропастился.

Решительно поднялась из шезлонга, набросила полотенце пособлазнительней на плечи и пошла к бару, местность она знала, направление было самым верным – через кусты и к стойке.

– Тогда возьми у Гейдара якобы и себе коктейль… Потом мне отдашь. Иначе мне без тебя не справиться, – отпустил ей в спину Ромка.

Стал ждать, пробуя разобраться, почему Гюльнаре, обычно не склонной вредничать в разговорах о работе, пришло на ум уворачиваться от его расспросов, уж не выгнали ли его из Аркаима? Может, она не хочет быть вестником этого печального сообщения?

Спустя четверть часа она вернулась, и радость ее заметно поблекла. Поставила бокал для Ромки на столик и процедила обреченно:

– А любовничек-то – тю-тю, – она вздохнула, – женился, и говорят, что счастлив. Терпеть этого не могу на курортах.

– То есть?.. – спросил Ромка с надеждой, пробуя окончательно выяснить, можно ли теперь переходить к новостям в Центре?

– А ты не веселись, а то сама бокал прикончу.

Ромка решил рубить с плеча:

– Слушай, мне эти ваши бабские поцелуйчики-соития – по барабану. Мне нужно знать, что у нас происходит, понимаешь? Меня что же, уволили?

– Да ну?! Не нужны… гы, – она почти непристойно ухмыльнулась, – поцелуйчики-соития?.. Впервые такое слышу. Впрочем, наши считают, это у тебя от излишнего ума. Чрезмерно умный ты, так многие считают… Гы… – Она почти посерьезнела. Лишь в самых уголках ее прищуренных восточных глаз еще блуждала дружеская насмешка. – Для справки, я так не считаю, ну, что ты – чрезмерно. По-моему, так в самый раз, не больше, чем нужно.

– Гюльнара Расуловна, последний раз прошу по-человечески, не заставляй бросать тебя в бассейн, чтобы остудить. – Шутка вышла не слишком умной, хотя заявка на решительность была понята.

– А ты сумеешь? – она все еще дурачилась, но уже и притормозила. – Ладно, значит, так. Тебя не уволили, посчитали, что ты еще пригодишься. А вот меня…

Лишь тогда Роман понял, что не собиралась она его дразнить, а просто не хотела признаться, что с ней что-то не в порядке. Ему даже стало ее жаль. И он машинально, будто уселся в свое командирское кресло техподдержки, попробовал на нее настроиться. Возможно, это было ошибкой.

– Слушай, а у тебя какая клемма болит сильнее прочих? Вот у меня – затылочная. – Она почесала встроенную в череп пластинку над переносьем.

У Ромки были только две височные клеммы, ему как инструктору, в тяжелые и длительные состояния изменения сознания не ходившему, лобная и затылочная пластины не были нужны по технологиям, принятым в русской школе пси-антигравитоники. Вот европейцы ставили все четыре. Амеры, как он слышал, делали то ли восемь, то ли даже девять клемм, и это способствовало более мощным возможностям даже у инструкторов. Зато это быстро сажало мозги почти до нуля, вырабатывало личностные ресурсы пси, и тогда… Их списывали, наверное, потому что нет ничего более бессмысленного, чем растратившийся антигравитор.

В России принято было людей все-таки щадить. Предусматривалось, что потом, когда такой служака выработается, он должен будет как-то жить. Но и платили в России за эти изменения мозгов меньше, и страховые выплаты за психические расстройства оказывались куда ниже, то есть жить на них было возможно, но… непросто, всем приходилось даже в отставке как-либо подрабатывать. На вопрос Гюльнары Ромка ответил таким взглядом, что она потупилась.

– Я забыла, м-да… Значит, так.

Она стала рассказывать, Ромка слушал ее и очень хорошо понимал. Потому что пусть Гюльнара бывала врединой иногда, но вот пустопорожней болтушкой не считалась. Говорила точно, чуть злобно, но и очень ясно. Она была сейчас такой, какой Ромка привык ее видеть-чувствовать в тренингах – сосредоточенной, ответственной, доказательной и умной.