Иномерники

Зато она вдруг поняла, что уход Наташи не был окончательным, она оставила здесь, в их маленьком человеческом мирке, какой-то очень странный след, словно огромный сгусток какого-то сложного, очень сложного состава пси. И из него можно было черпать, будто из озера, чистейшую воду, черпать энергию, силу, даже мужество и достоинство. Она и приложилась к этой… воде? Сначала осторожно, будто одними губами, как легкий поцелуй, которым провожают друга.

И эта очень разреженная, распыленная энергия напоила ее. Она снова была почти сильной. Насколько можно быть сильной после смерти. «Я вас вытащу», – решила она и сама не понимала, что думает и о чем хочет известить других, всех других, которые еще были с ней рядом. Она вдруг обрела уверенность, что на самом деле справится, спасет их и машины, спасет, чего бы ей это ни стоило.

Она и не заметила, как перетащила всю энергию, все чувства и пси этих людей на себя, она стала командиром в этом их положении. «Идем, сначала тихонько», – приказала она, и обе машины двинулись по ее приказу. И под ее управлением.

Никто ничего не мог понять, но сейчас она управляла и собственным параскафом, и машиной второго экипажа, будто тот был марионеткой, ведомой опытным кукловодом. Она действительно не понимала, насколько искусной и умелой сейчас оказалась.

Машины поползли назад. Сначала под испепеляющим оранжевым светом, потом быстрее, но по-прежнему так, словно бы они не имели ни теней от этого света, ни даже присутствия в нем, хотя это было очень странное и страшное чувство – не быть телесным, привычно физическим объектом, присутствующим в мире.

Гюльнара понимала, что будут еще смерти, что другие ребята так же непонятно истаивали, как Наташа, пусть и не чувствовали этого, зато она чувствовала… И это было очень плохое ощущение, она бы с радостью от него избавилась, вот только выбора у нее не было, ей следовало лишь работать до конца и, быть может, до своего конца тоже. Да, попросту приходилось тащить эти две машины на каком-то невидимом своем пси, непонятно как воедино увязав их, и надеяться, что она все же сделает это.

Силенок у нее оставалось уже немного, но она все еще почему-то черпала силу умершей Наташи и понимала: когда умрет еще кто-то, ей тоже достанется пси следующей смерти. Чем больше она испивала пси Наташи, тем настойчивее ей в голову приходила странная идея, что Наташа ей за что-то благодарна. Хотя за что же тут благодарить?

Она вела машины, которые, несмотря на все мыслимые и немыслимые пределы ее, Гюльнары, сил и выносливость ходовых резонаторов, достигая почти неопределимой скорости, которую даже приборы уже не были способны фиксировать, все равно едва-едва двигались… А еще она думала, отвлекаясь от своего прямого дела, зато думала, и чувствовала все вокруг, и даже понимала, черт побери! И наконец, уже перед входом в лабиринт, который она тоже скорее почувствовала, чем увидела… она поняла, что хотела ей передать Наташа – суггестор второго экипажа: она просто сделала так, чтобы они сумели вернуться, умерла, чтобы до конца исполнить свою работу.

Перед лабиринтом ушел Чолган, он умирал не так, как Наташа, не тихо, наоборот, его жизнь выплеснулась, и он оставил после себя очень нехорошую ауру. Но это было неважно, его энергия, уже не пси, а то, что стояло за этой невидимой энергией человека, тоже подпитала Гюль, она даже захлебнулась немного, когда… Да, когда восприняла ее, сила эта была раскаленной, злой, едва ли не ядовитой, но все еще человеческой. И сила эта помогала ей сейчас.

«Катр», – обратилась Гюльнара к капитану второго экипажа, договорить или додумать она уже не могла. «Да, знаю, он не превратился, он сумел не превратиться». Капитан все понимал. Гюльнара почти обрадовалась и решила продолжить этот редкостный момент понимания. «Если у вас все подохнут, я не удержу ваш параскаф».

Почему она подумала так грубо – «подохнут», – она и сама не понимала. А может, она сейчас пыталась таким образом презирать смерть… Хотя в том, как погибали ее друзья-люди-иномерники, не было и не могло быть ничего, что она презирала бы на самом деле.

«Гюль, ты иди прямо через стены», – приказал ей Костомаров. Остаток его мысли они тоже угадали, хотя он не был додуман. Он хотел еще предложить ей, мол, ты иди, а если еще кто-то умрет, он тоже поможет. В этом было что-то от той жертвенности, которую должен понимать и принимать солдат, когда поднимается в атаку на врага.