Иной вариант

Ванин, глянув на меня, улыбнулся:

— Ты разницу между священником и диаконом улавливаешь?

— Э-э… весьма смутно…

— Диакон — это просто помощник священника. Который никакие службы не ведет. Соответственно, специальное образование тоже не требуется. Я вот, например, еще полтора года назад был обычным журналистом и особо о рукоположении в диаконы не помышлял. Но жизнь так сложилась, что пришлось выбрать этот путь…

Я поразился:

— Ничего себе! Это же что такое произошло, что ты вдруг уверовал настолько, что из журналиста в священники двинул?

— Да я всегда верил… И особо экстремального тоже ничего не случилось. Просто у меня отвращение появилось к тому, что вокруг происходит. Серьезные статьи редактор последние несколько лет просто не принимал, а писать о том, как гомосеки после своих маршей за попу прощаются, или освещать благородный облик губернатора, являющегося по совместительству вором в законе — обрыдло. В общем, ушел я оттуда. Со скандалом ушел. Ну а отец Силантий предложил у него в приходе устроиться. С «волчьим билетом» работу найти было невозможно, а там хоть какие-то деньги… Но, честно говоря, даже не в деньгах дело. Главное в том, что я могу с прихожанами говорить и глаза им на нынешнюю власть открывать. Вот это привлекло гораздо больше.

Недоверчиво поглядев на собеседника, я протянул:

— М-да… не думал, что в церковь и таким образом попасть можно… — а потом, меняя тему, спросил: — Слушай, а что говорят насчет этого завода по утилизации? Точнее, с чего его вдруг решили восстанавливать?

Алексей пожал плечами:

— Писали — где-то в Подмосковье нашли огромный склад химического оружия. Чуть ли не со времен войны. Вот для его уничтожения и строят. Но в Туле мне еще сказали, что, по слухам, ничего такого у нас не находили, а это дерьмо из Европы сюда для уничтожения везти собираются.

— Поня-ятно… если уж помойка, то помойка во всем. Мне только одно неясно — для чего такую большую зону отчуждения делать? Аж в десять километров. Хотя… все эти зарины-зоманы это такая вещь, что при какой-нибудь аварии и десяти километров мало будет.

— Да ну? — Ванин криво усмехнулся. — Ты думаешь, что это для безопасности жителей делается? Плевать всем на безопасность. Кому интересны русские аборигены? Наоборот, чем быстрее сдохнут, тем лучше. Да и заводы по переработке сейчас такие, что сама возможность аварии практически исключена. Просто там наверняка управленческий и технический персонал из иностранцев будет состоять. А для иностриков обычно строят коттеджный городок с большой патрулируемой зоной. Чтобы, не дай бог, нежные «передовые демократы» не столкнулись с местным быдлом. Вот в Руднево, видно, такой же городок и отстроили…

Угу, ясненько. Заводы такого типа действительно отличаются повышенной надежностью, но пугливые европейцы один черт резко выступают против их строительства у себя под боком. А здесь можно на мнение населения наплевать и спокойно заниматься своими делами. Тем более что и ветка железнодорожная как раз там проходит, и предприятие с давних времен стоит… Чуть-чуть его подшамань, завези оборудование и вперед! Денег наверняка на это немного уйдет, да с разными «зелеными» и прочими экологическими паникерами никаких проблем. В итоге — все довольны, все смеются. Вот только не ко времени это всё замутили. Нет чтобы полугодом позже — я бы тогда свой «турник» забрал со всем комфортом, а теперь придется пехом по лесу топать.

Тут Алексей, у которого старые воспоминания, наложившись на недавний всплеск адреналина, вызвали повышенный приток говорливости, начал рассказывать, из-за чего именно он ушел с прежней работы. С подробностями и в лицах. Я же, вполуха слушая революционно настроенного церковника, машинально кивал, а сам прикидывал — как это хорошо, что Ванин не полез осматривать поверженных бандитов. Ну, как тогда в Воронеже. И если там все обошлось, то здесь его диаконскую натуру мог ожидать сильный удар. Ведь когда я обыскивал здоровяка, тот уже не дышал. Да и говорливый браток тоже — того… Нет, когда мы уезжали, он еще был жив и, возможно, даже дальше будет жить, если его вовремя откачают, но с проломленной височной костью шансы очень малы. И сейчас я копался в себе, пытаясь разобраться в собственных чувствах. Я ведь никого вот так, своими руками не убивал. Тот застреленный араб не считается. Тогда все было просто — «чпок!» и фигура с автоматом, стоящая в десяти шагах от меня, молча оседает на камни, древней брусчатки. При этом каких-либо отрицательных эмоций я не испытывал. Может быть, потому что даже замотанного в куфию лица того боевика так и не увидел. А сейчас и лица видел, и говорил с ними, а потом взял и убил…