Иное решение

После обеда барон повел сына к себе в кабинет, отдав распоряжение ликер и кофе принести туда же. Пригласив Конрада сесть в кресло, сам он устроился на диване, стоящем у стены напротив карты, и не торопясь стал набивать трубку.

– Ну, «гордость Германии», – начал он. – Что ты скажешь о французской кампании?

Конрад подробно и честно рассказал все, что видел за четыре месяца пребывания во Франции, и обо всех боях, участие в которых принимал сам.

Отец молчал, обдумывая услышанное.

– Это единственная правильная война, которую Германия грамотно провела за последние пятьдесят лет, – подвел он итог. – Знаешь, Конрад, еще до Первой мировой у нас в генштабе находились офицеры и генералы, которые считали, что основной удар по Франции следует наносить не через Бельгию, а через Арденны! Да только кто их услышал?

Он подошел к карте.

– А ведь и школьнику понятно, – продолжил он, – что ключ ко всей Франции – Арденны. Сумей их преодолеть – и Франция упадет к твоим ногам, как спелое яблоко! Вот, – показывал он по карте. – Линия Мажино остается в стороне, открыты пути на юг, на запад, на Париж. Стратегическая инициатива захватывается нами с первых же часов вторжения, и французы всегда до полного своего поражения, будут запаздывать с ответными шагами. Рундштедт не пошел прямо на Париж, а ударил на север, в сторону Бельгии, Роммель пошел через Голландию, отвлек на себя часть сил – и вот вам результат! Все окончилось Дюнкерком, и в Париж мы вошли строевым шагом, как на параде, без всякого штурма и ненужных жертв среди мирного населения.

Он сел, раскурил трубку.

– С тех пор как я оказался ненужным новой власти, у меня мало источников информации. Кое-что рассказывают офицеры, приехавшие домой в отпуск, – барон кивнул в сторону сына. – Как ты сегодня. Но основную информацию приходится черпать из газет. С тех пор как твои лавочники пришли к власти, в Германии не стало нормальных газет, ни английских, ни французских, вот и приходится довольствоваться вашим официозом, в который я не позволяю Эльзе заворачивать продукты во избежание их порчи. Скажи, я правильно понимаю, что скоро будет еще одна война, и война эта будет на Востоке?

Конрад не стал рассказывать про школу доподготовки летчиков люфтваффе.

– Я думаю, все к этому идет. Нам необходимо жизненное пространство, – подтвердил он предположение отца.

– Жизненное пространство! – передразнил барон. – Мне лично вполне хватает того жизненного пространства, которое занимает этот дом, – барон стукнул каблуком в пол. – И на тебя этого жизненного пространства тоже хватит. И на жену твою, и на детей – моих внуков – на всех фон Гетцев этого жизненного пространства хватит.

– Мы должны думать обо всех немцах, – возразил Конрад.

– Мы? – переспросил барон. – «Мы» – слово никого ни к чему не обязывающее. Человек должен, человек обязан говорить «Я»! Ты какую должность сейчас занимаешь?

– Заместитель командира эскадрильи.

– И много людей у тебя в подчинении, если только это не военная тайна?

– Это военная тайна, но тебе скажу. Если брать вместе с обслуживающим персоналом, то около семисот.

Барон посмотрел на сына:

– Так и думай об этих семистах, а не обо всей Германии! Думай о конкретных своих подчиненных, а не об абстрактных немцах, с которыми ты даже не знаком. Если каждый будет думать о том, как сделать жизнь вокруг себя лучше уже сегодня, а не мечтать о том, как облагодетельствовать все человечество в будущем, то это человечество в конечном итоге избежит огромных человеческих жертв. И потом, – барон сделал паузу, для того чтобы затянуться и выпустить облако дыма. – Очень легко рассуждать о необходимости расширения жизненного пространства. Неважно, с партийной трибуны или в кругу друзей. Гораздо труднее это самое жизненное пространство завоевывать и расчищать! То есть методично и планомерно убивать всех тех несчастных, чья вина состоит только в том, что они родились на своей земле. Для того чтобы сотнями и тысячами убивать себе подобных, не испытывая при этом душевной боли, нужно либо быть озверелым садистом, либо иметь глубочайшую убежденность в необходимости убийства. Такую убежденность, которая освободила бы в будущем от ночных кошмаров, вызванных запоздалым раскаянием. Чтоб не терзала мысль о невинно убиенных. Согласись, палач не может испытывать угрызений совести, ведь он не убивает, он приводит приговор в исполнение, то есть вершит правосудие. Только кто вашему фюреру дал право решать, какому народу завтра жить, а какому исчезнуть с лица земли, уступив место арийцам?

– Но наш фюрер… Он обязан заботиться обо всех немцах.

– «Ваш» фюрер, – отрезал барон. – Ваш! Не мешай всех немцев с грязью. Я же говорил тебе, что легко рассуждать о необходимости убийства, сложнее самому взяться за это. И уж совсем нелегко вытаскивать трупы, превращенные в кровавое месиво, из-под руин и обломков после ваших бомбардировок. Кто-то же должен собирать и сжигать трупы? Кто-то же будет копаться в этом смердящем от разложения человеческом мясе?

Он посмотрел на Конрада.