Инквизитор и нимфа

Они неслись сквозь огонь. Марк швырнул мальчишку прямо в полосу горящего леса, туда, куда не сунулась бы ни одна разумная тварь. В этом была гибель, и было спасение. Легкие разрывались, глаза промывались слезами – и вновь все заволакивал дым. Под ногами и вокруг что-то трещало – или это трещала лопающаяся кожа на пятках и скрутившиеся от жара волосы. Кругом гудело, хохотало, завывало, по рукам, закрывшим лицо, стегали ветки. Р-раз – рвануло бок, распороло сучком. Два – нога провалилась в яму, выдернуть ногу, бежать, бежать, не останавливаться. Три – грудью вперед, на ощерившиеся зубья бурелома, пробиться, бежать дальше. Сердце колотилось в глотке, колоколом гудела голова, и воздуха не оставалось – только нестерпимый жар.

Бежать.

Не останавливаться. Бежать.

Марк не оглядывался, но знал, что там, за спиной, оплывает от жара прозрачный короб супермаркета. Превращается в липкую черную лужу все то, что было жизнью Марка. Следовало развернуться и спасти, следовало кого-то спасти там, за крутящейся дверью. Марк вырывался, но жестокая рука тянула прочь. Мальчик глядел вверх, чтобы узнать, кто уводит его все дальше от Миррен и папы, и видел лишь дымное небо и пляшущий по веткам огонь.

Он не сразу сообразил, что его трясут за плечи. Он бы долго еще всматривался в собственные лихорадочно расширенные глаза, где зрачки затопили всю радужку – но небо нехотя перевернулось, и все встало на свое место.

Марк лежал на спине. Над ним распростерлась голубизна, испятнанная черными клубами. Кто-то тормошил его, не желая оставить в покое. Марк оторвал взгляд от неба и равнодушно уставился на закопченную физиономию туземного мальчишки. Абориген ощерился и потянул землянина по скользкой хвое. Шишка впилась в бок. Надо было вставать и бежать к реке, пока на прибрежные заросли не накинулось пламя. Но Марку было все равно. Ему все было безразлично, и хотелось только лежать, уставившись в сине-черное пространство над головой. Мальчишка шевелил губами и даже, кажется, кричал. Еще вечность под тревожащим небом, и Марк наконец услышал, что выкрикивает маленький туземец. Тот повторял одно слово: «Утабе».

Глава 7 Кривизна

Марк Салливан был крайне недоволен собой. А если бы завиральная теория отца Франческо оказалась неправильной? Или пусть бы даже старый викторианец оказался прав – что произошло бы, если бы мальчишка погиб? Марк так и остался бы валяться на берегу бесчувственной болванкой и наверняка сгорел бы или задохнулся. Уж геодец точно не полез бы его выручать. Первое погружение всегда следует делать в присутствии мастера. А у него кто был вместо мастера? Правильно, дурацкий ястреб.

С животными вообще следует работать осторожно. Это узкая и крайне сложная специализация, в ордене зоопсихиков считаные единицы, и те в основном подбирались к контролю биомашин лемуров, а отнюдь не диких и вольных ястребов. В итоге все, конечно, обернулось как нельзя лучше, но Салливан клятвенно обещал себе больше в такие авантюры не ввязываться.

Вчерашний пожар как будто сломал жару. Дым от все еще тлеющего на другом берегу черного и страшного леса сливался с низкими тучами. Резко похолодало. Подножие Красного Лба окутал туман. На гранит осела смешанная с пеплом влага, и камень словно оброс жирной свечной копотью. Грязь, повсюду грязь. И себя Марк чувствовал прокопченным и грязным. Надо бы хоть рубашку сменить, а то после вчерашнего ее хоть выброси. К сожалению, кроме миссионерских обносков, оставались лишь вещи отца Франческо, а к ним Марк притрагиваться почему-то не решался.

Он передернул плечами и взглянул на стоящего перед валуном Нарайю. Тот накануне здорово обжег пятки, пробиваясь сквозь горящий подлесок, и обвязал ноги широкими листьями местного лопуха. Сейчас повязка запачкалась и растрепалась, мальчик напоминал карлика в стоптанных травяных башмачках.

Странно. После вчерашнего Нарайя ничуть не стал ближе Марку. Напротив, его чуждость ощущалась еще острее. Маленький, остро пахнущий потом и сорной травой зверек. Нет, Марк ничего не забыл – ни грохота секущего скалы дождя, ни жестких рук на подбородке. Ни белого электрического зигзага, бьющегося под пальцами, как готовая укусить змея. Он знал, что имя пацана означает «молния», знал его любовь к матери и отцу, его гордость и его страх. Только это ничего не меняло. Парнишка вызывал брезгливость пополам с раздражением – Марк слышал, что так случается иногда после глубокого погружения. В лицее другие, более успешные ридеры делились впечатлениями, а опытный не по годам Хорек с улыбочкой добавлял: «Как после траха». Несмотря на всю неаппетитность сравнения, точнее не скажешь. Еще секунду назад ты жил с человеком одним дыханием и вот уже отваливаешься от чужого и неприятно обмякшего тела. И чувствуешь, что обманул и сам обманут. У Марка так было всегда, почти всегда, со всеми, кроме Лаури… Гадко. А гаже всего, когда партнерша или партнер не замечают обмана и тянутся к тебе в ожидании ласки. Вот примерно как сейчас.