Инквизитор и нимфа

– Марк! Марк! – безнадежно позвала девушка, уже зная, что никто не откликнется.

Дверь дома была распахнута настежь, но свет не горел. Приложив палец к сенсорному замку, Лаури открыла «лексус» и достала фонарик. Узкий белый луч запрыгал по ступенькам, осветил обширную кухню, метнулся по стенам. Где-то тут была дверца, ведущая в погреб. Ага.

Генератор, конечно, не работал. Лаури безнадежно потыкала в кнопку и закусила губу. Там, снаружи, кромешная тьма. Если он ушел на болота, если заблудился – как выберется без путеводного света в окнах? Что ж, время среди терранских подпольщиков прошло не зря. Лаури вернулась к машине и сняла универсальную топливную ячейку. Провозившись дольше, чем Шеймас, но намного меньше, чем это заняло бы у Марка, девушка подключила топливный элемент к сети и щелкнула выключателем. Лампочка под потолком вспыхнула желтым.

Вернувшись в комнаты, Лаури подумала, что можно сделать еще. В своем тонком плаще Марк наверняка замерзнет, ведь ночи стоят холодные. А он болен.

«Дура, дура. Зачем я его вообще отпустила? Послала за дурацкими сигаретами… Нужны мне эти сигареты. А он опять сбежал».

Чтобы не терзать себя и согреть комнаты, в которых стояла погребная сырость, она решила разжечь большой камин в гостиной. К счастью, нашлись и дрова, и щепа, и жидкость для зажигания. Вскоре в каминной пасти трещало веселое пламя. Рыжие блики осветили стену со старинными фотографиями. На полу, на месте любимого кресла Ангуса, почему-то чернело пятно гари.

Лаури сняла с каминной полки фото в рамке из белых ракушек. На снимке шестилетний Марк махал рукой, а за его спиной под высоким обрывом кипело осеннее море. Марк не улыбался. Он никогда не улыбался на снимках. Девушка провела рукой по фотографии, а затем перевернула рамку, смутно надеясь увидеть… что? Записку? Но, конечно, никакой записки не нашлось.

Лаури вернулась в кухню и поставила на плиту медный, купленный Ангусом Салливаном на какой-то барахолке чайник. Господи, сколько же рухляди он натащил в дом! Лаури с Марком редко навещали старика, и сейчас девушке отчего-то стало совестно. Она словно не успела чего-то, не додала, не сделала. Хотя что тут можно было сделать? Ангус жил один и умер один, и даже нормальных похорон не удостоился. Его сожрала ненасытная земля, древняя гэльская ночь… Лаури прижала ладони к оконному стеклу, и оттуда, из темноты, на нее уставилось бледное отражение. Наверное, так жители холмов заглядывают в окна. Некстати вспомнились слова миссис О'Донахью о призрачных огнях, и по спине пробежала дрожь. Родители Марка погибли в огне. Обугленное пятно на полу в гостиной… Что, если проклятие и впрямь существует? Что, если оно пришло за Марком? Нет, нет, нельзя так думать. Это первый шаг к предательству. Марк слишком силен, чтобы подчиниться какому-то там проклятию. Он, верящий только в разум, посмеялся бы над ее опасениями. Но где же он сейчас?

Закипев, чайник выплюнул длинную струю пара, а Марк все не появлялся. Лаури выключила конфорку и спустилась в подвал. Мысленно попросив прощения у Ангуса, она сняла с полки пузатую, в пленке пыли бутылку «Коннемары». Вскарабкалась обратно по лестнице, прошла через кухню – шаги глухо звучали на плитке пола – и, распахнув дверь, уселась на невысоком порожке. Холод пробирал до костей. Девушка отвинтила пробку и, буркнув: «Твое здоровье, старина», – отхлебнула виски. Сразу сделалось теплее. Лау-ри глотнула еще раз, убедилась, что свет горит во всех окнах и в прямоугольнике высокой двери, поставила бутылку рядом и принялась ждать.

Двое шагают по болоту след в след. Можно даже сказать, что траектории их движения с точностью совпадают в пространстве, но не во времени. Двоих разделяет около пятнадцати столетий. Первый, с чужеземным латинским именем Маркус, движется с опаской. В руках он сжимает слегу, которой то и дело пробует хлябь впереди и по сторонам тропинки. На нем длинная холщовая рубаха, короткие штаны и заляпанные грязью гетры. Второй, в желтом пластиковом плаще, внушал бы ужас, если бы не милосердно распростершиеся над равниной сумерки.