Инквизитор. Башмаки на флагах. Том четвертый. Элеонора Августа фон Эшбахт

Брунхильда лишь фыркнула ему в ответ, сделала знак своей спутнице следовать за ней и под восхищённые улыбки важных мужчин направилась к двери. И строгий молодой человек, что сидел за столом, не то что не препятствовал ей, а, напротив, вскочил и сам раскрыл перед ней тяжёлую дверь, ещё и поклонился. Да, эта девица, что всё девство своё провела в хлеву да в старой харчевне, тут, при дворе, нынче имела большой вес. Впрочем, на это Волков и рассчитывал.

С самого начала кавалер думал, что продержит его герцог в приёмной долго, может и до вечера, но как только из покоев вышел посетитель, так серьёзный молодой человек встал из-за стола и, пройдя к нему, произнёс с лёгким поклоном:

— Кавалер Фолькоф фон Эшбахт.

— Да, — отвечал Волков, тоже чуть заметно кланяясь.

— Его Высочество ждёт вас, генерал, а господам из свиты велено остаться тут.

«Господам из свиты велено остаться тут! Но это ничего, он назвал меня «генерал»… Вот это ещё один добрый знак».

Волков чувствовал себя так, словно собирался идти в бой, в тот важный и значимый бой, который решит целую кампанию. Он, подавляя в себе всякое волнение, пошёл к большим дверям с решимостью и твёрдостью, он хотел этого дела так же, как когда-то хотел схватки с любовником жены, надо, надо было всё наконец разрешить, разрешить раз и навсегда. А молодой человек семенил рядом, забегал вперёд него, чтобы двери большие перед ним раскрыть.

Глава 58

Генерал низко кланяется и стоит в поклоне долго. Герцог отвечает ему лёгким кивком: с наглеца и ослушника и этого достаточно.

Его Высочество за время, что Волков его не видел, изменился мало; был герцог всё так же высок — стол, за которым он восседал, ему был до низа живота — всё так же худ, всё так же ряб от оспин, всё так же носат. И глаза его были всё так же умны и проницательны. Справа от него сидел канцлер фон Фезенклевер. Но не за столом, а скорее рядом. Лишь локоть положа на стол.

«Союзник… ну, будем на то надеяться».

Слева — уже более важный человек, обер-прокурор земли Ребенрее Вильгельм Георг фон Сольмс, граф Вильбург.

«Это враг, он сейчас мне непременно припомнит свою обиду, припомнит мне Хоккенхайм».

За креслом курфюрста стоит барон фон Виттернауф, министр курфюрста.

«Это союзник, он меня герцогу представлял, будет и теперь за меня, иначе что он за советник и министр, раз дурного человека Его Высочеству предложил».

Ещё четверых господ в покоях кавалер не знал, Бог их знает, за него они будут или против, а вот графиню, что со своей товаркой уселась у окна, он тоже считал своей союзницей, а как иначе, ещё и недели не прошло, как она перед ним ложилась, юбки подбирала да ноги раздвигала. Но он сейчас от себя те сладкие воспоминания гонит, не до этого сейчас, хорошо, что хоть попа вильбургского нет, братца архиепископа, не то ещё хуже пришлось бы.

А герцог наконец спрашивает его:

— А откуда у вас моя цепь?

Вот и повод вспомнить заслуги перед двором Ребенрее, но заслуги те были весьма деликатные, о них вслух лучше не говорить, поэтому Волков отвечает:

— Вы мне её жаловали сами, Ваше Высочество, а за что, так это вам барон фон Виттернауф лучше расскажет.

Барон тут же склоняется к уху курфюрста. Шепчет ему что-то, Волков надеется, что это пойдёт ему на пользу. Герцог кивает — видно, вспомнил. Да, он вспомнил, за что награждал кавалера.

А обер-прокурору благодушие герцога не по нраву, он смотрит на Волкова и начинает:

— А знаете ли вы, милостивый государь, что распоряжением Его Высочества всем сеньорам земли Ребенрее воспрещается зачинать войны с соседями без Высочайшего на то соизволения, даже промеж себя, не говоря уже о войнах и сварах с иными суверенами.

— Да, друг мой, — неожиданно поддержал графа барон фон Виттернауф. — «Юс ад беллум» есть прерогатива суверена, уж не возомнили ли вы себя таковым?

Волков даже руки поднял, показывая, что сувереном себя не мнит, но тут же пояснил:

— Бога призываю в свидетели, что ту войну начал не я. Признаюсь, первая распря вышла по моей вине, людишки мои по скудоумию порубили лес, что принадлежал кантону Брегген. Те приехали просить сатисфакции и были при том грубы, но меня тогда восьмой граф Мален, умнейший человек, Царствие ему Небесное, уговорил с ними распрю не длить и выплатить им сатисфакции, я выплатил, тут у меня и расписка есть, — он достал из-под колета кипу бумаг, достал расписку и, приблизившись к столу герцога, положил бумагу. — Вот, Ваше Высочество.

Герцог на бумагу эту даже не взглянул, взял её канцлер, прочитал и спросил:

— И что же дальше? Из-за чего же вы начали войну, неужто из-за десятка брёвен?

— Десяток брёвен — не повод для войны, — отвечал Волков. — Мой сеньор, — он опять поклонился курфюрсту, — мне велел с соседями распри не водить, так я и грубость их тогда стерпел. Даже когда браконьеров их на своей земле ловил, и то не вешал их, как полагается, а лишь учил да на их берег выпроваживал. У меня свидетели того есть, что отпускал браконьеров. И опять я с ними не заводил вражды, когда они через мой берег водили плоты свои, моим рыбакам сети разрывая, и тогда терпел их наглости.