Инкубатор для вундерваффе

«Святого» и нескольких телохранителей можно перебросить на гравиплатформах, дальность позволяет. Как они возьмут Париж под контроль? Тем более что основная часть дееспособной государственной элиты переживает смену режима среди виноградников.

Михаил ощущал, что в темпе двести один к одному он уже просто не успевает за событиями внизу. Надо срочно менять управление Миссией. Ван Нааген, самый толковый специалист по общественному устройству, погряз в рутине промышленной революции. Всего одиннадцать человек ветеранов, заброшенных за последние три дня, к ним понемногу добавляется сегодняшняя десятка штурмовиков. Ради управления Францией придется перебросить в Париж всех с острова и из Ниццы, оставив у портала только охрану. Наступает кадровый голод.

Решено. Завтра Михаил пробивает сверхлимитную энергию и спускает Штруделя. Только чистая наука тому не светит. Он отличный руководитель. И еще кому-то пора осваивать Новый Свет. Только как объяснить все Совету? Для части из них Земля-2 — вроде экстремально дорогой компьютерной стратегии, они не верят ни в ее реальность, ни в перспективы создания на ней вундерваффе.

41 ЗЕМЛЯ-2. 21.09.1668 — 23.10.1668 РУССИЛЬОН — ЛИОН. ОЛЕГ

За мной три батальона драгун, и я снова верхом на любимом транспорте. У Ойгена опять батальон, надеюсь, теперь он его не профукает.

Полк стал интернациональным. Шесть неполных сотен германцев, что пришли со мной из империи, разбавлены французами, испанцами, итальянцами и швейцарцами. Немцы на французов вначале зыркали, свежи еще воспоминания о Валансе, потом притерпелись. В качестве командного языка оставлен немецкий. Их отрывистые «ахтунг», «хальт», «фое» куда лучше, чем французские изящности. Между собой они болтали на какой-то смеси языков. На Земле-2 зарождался новый интерлинг.

Валанс прошли в темпе. Над городом конечно же французский флаг, но никто ворота не закрыл, быстренько подняли две звезды. Подозреваю, что как только на севере растаяла пыль из-под копыт драгунских коней, они снова поменяли знамя. Учатся, стервецы, значит — не безнадежны.

Вот и армия. Приблизились к ним походным строем. Они, конечно, знают про казнь и государственный переворот, но насколько осознали, еще вопрос. Хорошо хоть не обстреляли вместо здравствуйте.

Поискал глазами изображение офицера, крикнул ему, что мне нужен де Лувуа. Нас пропустили, хоть и не рады. Двинулись прямо через их порядки. Полки получили приказ сворачиваться, но пока то-се да хлеб напекут…

Я своим строго наказал от конфликтов уходить. Если что, не отобьемся, останется выдернуть бластер и жечь все подряд. А ведь вокруг наши союзники, даже, можно сказать, подданные. Поэтому, где особенно густо, сворачиваем с трассы и топчем виноград. Жалко, но люди ценнее.

Штаб в растерянности, военный секретарь в бледности, я его смутно признал, запомнил, когда вершил суд. Меня он, конечно, не узнает, видел только в ипостаси карающего ангела.

Отрекомендовался ему правой рукой «святого» Клинтона. Подтвердил полководческую задачу вернуть всех по домам, а герцогов-маркизов срочно в Париж. И не так, как с солнечным покойником, каждый день пикник на обочине, а по каретам — и в темпе вперед.

Придворные в шоке, раз нет короля, то нет и двора. Мне бы их проблемы.

Миновали бесчисленные экипажи знати, начался обоз. Изъяли провиант на девятьсот ртов, интенданты пробовали возражать, типа мы не поставлены на довольствие, пришлось обидеть.

Расположились на привал. Вокруг пехота, хоть уже не вражеская, но… Посты удвоил и ночью проверял лично.

Утром обогнали выдвинувшиеся в обратный марш батальоны, а потом произошел первый инцидент. Дорогу перегородила карета, вокруг штук двадцать конных, типа эскорт, и не объехать. У кареты мужики что-то колупали возле колеса. Я вежливо попросил убрать карету на хрен, в смысле, в сторону. Мужички испуганно замахали конечностями, мол, в карете какое-то высочество или, там, сиятельство, оне будут изволить гневаться. Угу, лучше девятьсот всадников часок обождут.

По команде десяток драгун спешились, поддержали ось, один хлестнул поводьями, карета подалась вбок. Эскорт благоразумно изобразил слепоглухонемых. Но все это возбудило пассажира настолько, что он не поленился выползти и проорать на меня, насколько он велик и знатен, а я не велик и неказист, целовать его пятки недостоин.

С удовольствием покинув седло и в пешем варианте оказавшись на голову выше светлости, еще раз отметил одно замечательное качество французов. Они не прятались за спину бодигардов и не отступали, когда считали, что задета их честь. Мой дворянчик на миг стушевался, но взял себя в руки, выдернул шпажку и крикнул, что имеет честь атаковать меня. Я ответил, что имею его честь и его самого, вытащил катану. Увидев меч длиннее и тяжелее своей зубочистки, француз дрогнул, пришлось подбодрить: «Дерись или проваливай!»