Инклюз

— Ты просто так, просто подраться хотел? Или не любишь меня?

— Просто, — просипел Попок. — Люблю, за что же не любить? И Мукак тебя любит и даже Тшу. Все любят!

Мукак — напарник Попока, меня и вправду любил. Это немного смущало, потому что он был гермафродитом, причем полным, без перекоса в ту или другую сторону в отличие от подавляющего большинства своих соплеменников. Я же — отчетливый самец, с едва выраженными признаками гермафродитизма. Снаружи, так и вовсе ничего не видно. Как кстати и Попок. Как они там пасли с Мукаком своего Тшу, отчего он вечно бродил пыльный, а то и вправду в колтунах, о том вечно ходили шутки, естественно скабрезные. Но не обидные.

— Расскажи еще, как на востоке живут, — попросил Попок, когда я, как бы воспользовавшись правом победителя, залез в скважину, не спрашивая, готов ли он ее уступить. — Правда, что ли, живут в песке, молятся доске?

— Нормально живут. Почти как вы. Только буу помельче. А досок никто уж сто лет не видел. Доска — зверь хитрый, однако, прогнали с концами. Да ты меня зря расспрашиваешь, я ж всего о них не знаю, сам не с востока, просто сюда оттуда пришел. Сам я с севера, из-за Пустого моря.

— Знаю. Только про такую даль и спрашивать-то непонятно что. Вот, говорят, вы там листья камбры водой поить умеете, и она вам не вредит. Только в такое ж поверить дико!

— А ты поверь, — усмехнулся я. — А пока пытаешься, сам мне новости расскажи. Я же у стариков сколько был, а потом сразу с Тикоком, Крукоком и Бгнуком в горы ушел новые пастбища смотреть, только что вернулся.

— Плохие новости есть, хороших мало, — сообщил Попок. Он свесил две ноги в скважину над моей головой, а третью положил поперек колен, наверное, рассказ предстоял долгий.

— Буу убегать стали. Чаще, чем обычно. Мы их, кто умеет, конечно, спрашиваем: "Почему?", а они говорят, земля дрожит и камни горькие. Сперва лизунцы горчить стали, они пробовали всякие другие камни лизать — так те еще хуже. Вот они и бегут от дрожи и горечи. А мы ничего не чувствуем. Да еще стали приходить разные, навроде тебя. С востока, с запада, разве что с юга никто не пришел. И у всех нескладно. Кто буу ищет, у кого вода ушла — все разное, да на один лад — плошает жизнь. Мы давай стариков спрашивать, потому что, кого ж спрашивать, если не их? Думали, может это из-за той здоровилы, что с неба упала, она ж, хоть и тихо лежит, а кто ее знает? Вот старикам и положено знать! Но ты ж знаешь стариков!

Это точно, со стариками я провел достаточно времени, чтобы понять: традиционно считающиеся всеведущими мудрецами, они и вправду превосходят молодежь опытом и иногда (но не обязательно) остротой ума, но совершенно беспомощны интеллектуально в изоляции. Десятилетиями живя под землей, в кругу таких же, имея в качестве информации только то, что приносят посетители, они не более, чем умелые схоласты и демагоги. А все предания об их всепроницающем разуме и непогрешимости решений давно устарели, и может, когда и были истинны, но не сейчас.

— А когда легко было? — среагировал я на рассказ Попока.

— Легко… да, вроде, никогда. Но чтобы вот у всех сразу и нескладно, такого не бывало, вроде. И воевать никто не приходит, хоть самим идти, а это тоже плохой знак. Сроду мы никогда воевать не ходили, все сами нападали. Нам-то недосуг, у нас буу.

Он еще долго рассуждал, но я пропускал его слова мимо ушей — очень уж всепоглащающее удовольствие сидеть в ледяной скважине после жаркого дня, чувствуя, как остывают мышцы, как густеет лимфа в ногах, благодаря гидравлической системе которых я сегодня часами перепрыгивал со скалы на скалу, срезая дорогу через горы.

Когда я, остудившись и даже замерзнув, шел в свою келью, некоторые слова Попока всплыли у меня в голове. Ничего нового, по сравнению с тем, что он выложил вначале, просто всякие уточнения и подробности. Вот одна из них, а именно то, что некие пришельцы с севера рассказывают о прогибающихся и лопающихся потолках, из которых словно кто-то вытянул все, что придавало им жесткость, оставив только песок, да ломкую шерсть, натолкнула меня на нехорошее подозрение. Но все-таки стоило узнать все из первых рук.

Войдя в келью, я обнаружил, что у меня появился сосед. Он спал рядом с моим ложем на куче оческов. Насколько я понимал, здешние обычаи такое примитивное ложе вкупе с тем, что кого-то (меня) лишают уединения, а кого-то (спящего) вынуждают делить с кем-то жилище, может означать только одно: нежданных гостей слишком много. Чересчур много.

Оттого, что я переминался у него в изножье, спящий проснулся и, оказалось, что неудобства, как это иногда бывает, компенсируют себя удачей. Гость прибыл с севера и был одним из тех бедолаг, кого подтолкнуло к странствиям необъяснимое повреждение жилищ. Все в их селении, кто жил в пещерах верхнего яруса, враз остались без крова. И многие, включая моего нового знакомого Лолока, пошли искать правды. Потому как местные старики только разводили руками, когда им показывали ломкую шерсть буу и сухую пыль: не положено, говорили, потолку таким быть, наверное, говорили, вы все плохо делаете.