Инклюз

Там, где забивали и разделывали карибу, крутилось достаточно хищников, ждущих, когда можно будет попировать требухой. Поэтому наше с Браа появление осталось, практически, незамеченным. Кто-то топнул в нашу сторону ногой и крикнул в том смысле, чтобы близко не совались, и это все. Пользуясь обострившимся обонянием, мы нашли Иктяк, которая вспарывала брюхо убитому оленю тонким и удобным ножом чероноволосых. Представ перед ней людьми, мы сказали ей медленно идти по направлению к лагерю. Иктяк, недовольно оглядываясь на следующего за ней в образе волка Браа, выполнила распоряжение, но видно было, что никакой радости она от этого не испытывает. Проводив их взглядом, я стал искать Наргу, и нашел, увы, окруженную стайкой других женщин и примкнувшим к ним парнем с вывихнутой ногой. Он сидел на свежих шкурах и болтал, пока женщины, смеясь, отбивали оленьи ребра от позвоночника и складывали на волокушу.

Никакой возможности вызвать Наргу, подать ей сигнал, отойти в сторону от прочих черноволосых у меня не было. Ждать? Я решил — не ждать. Обернувшись человеком, я подбежал к Нарге и схватил ее за руку. Черноволосые удивленно смотрели на меня, а я приказал:

— Садись на медведя!

И тут же обернулся короткомордым. К чести Нарги она, хоть и до смерти напуганная, не остолбенела, а сделала почти то, о чем я просил. Дрожа, вползла животом на медвежью холку и, зажмурившись, ухватилась руками за шерсть.

Слыша позади все еще удивленные, но уже переходящие в гневные крики, я бежал, стараясь двигаться так, чтобы Нарга не свалилась. Когда я поравнялся с Браа, он с одного взгляда понял, что нужно делать и скоро уже две всадницы на страшных длинноногих хищниках мчались по направлению к лагерю черноволосых. Там остались лежать наши копья и одежда, без которых оставшийся путь через перешеек был бы самоубийством. Женщины подобрали наш скарб, и мы снова пустились вскач. Короткомордый бегает быстрее волка, но не так вынослив, и, спустя пару часов, мы перешли на шаг. Если же за прошедшее время мы попались на глаза хоть одному человеку, он никогда уже не забудет увиденного: вздымающие волны снега могучие звери, на хребте у них черно — и беловолосая женщины, размахивающие копьями (лишь для того, чтобы удержать равновесие, но откуда об этом знать наблюдателю?) несутся по белой равнине прямо на блеклое зимнее солнце.

Погони за нами, скорее всего, не было. Она, если и начнется, то только после того как черноволосые обнаружат, что мы натворили в их лагере. Однако пока что, нам необходимо было, чтобы дистанция между нами и возможной погоней оказалась максимально большой. Припасов у нас нет, пищу нужно добыть; после долгой скачки в виде медведей нам нужно отдохнуть, а ведь и отдых, и, тем более, промысел требуют времени. Ближе к закату мы с Браа обернулись людьми, чувствуя себя измотанными и глупыми: как всегда, когда время пребывания в чужом облике подходило к критическому.

Ступая по глубокому снегу натруженными ногами, я почти не думал. Единственное, чего хотелось — спать. И мы легли спать голодными, вырыв нору в снегу, и сбившись в кучу — способ не лучший, но вполне терпимый, когда людей больше двух. Среди ночи мы проснулись от холода — мороз усилился. Докопавшись до сухой травы, мы стали жечь ее прямо в нашей берлоге и немного отогрелись. Достаточно, чтобы продолжить путь. Не будь у нас новообретенного умения оборачиваться короткомордым медведем, мы никогда бы не осмелились идти по этим местам зимней ночью. Пусть волки и прочие хищные обитатели перешейка еще не голодали, как это будет ближе к весне, все равно, четыре человека с их слабым ночным зрением будут желанной и легкой добычей. Теперь же мы были самыми опасными (исключая мамонтов) в окрестностях: настоящие короткомордые, в отличии от нас — одиночки, вместе не путешествуют.

До рассвета мы шли, согреваясь движением, а когда стало ясно, что нам снова требуется перевоплотиться в людей, Иктяк и Нарга накопали травы, навили из нее жгутов и сделали костер, у которого мы могли отдохнуть, не боясь окоченеть. Причем, Иктяк повезло — она нашла обглоданный, но не дочиста, труп лисы, и мы смогли заглушить голод.

Чем дальше мы уходили от черноволосых, тем беспокойнее мне становилось. Ничего конкретного, просто как-то тягостно. И это, несмотря на то, что никакая погоня так и не объявилась. Ночевать в сугробах мы навострились так, что уже не мерзли, а Нарга была неизменно ласкова и неутомима. Однажды она спросила:

— Я смотрела, слушала, рассказывала старику. Ты знал?

Ее тяготила раздвоенность: она чувствовала, что предавала меня, но ведь тогда нас еще не связывала взаимная приязнь, она была и ощущала себя частью своего племени, а не нашей в нынешней крохотной компании. Я очень сочувствовал ей: совесть доносчика, если она есть, покоя ему не даст.

— Знал, — кивнул я, и больше мы к этой теме не возвращались.