Инициатор

— Потом, позже, нас учили заново жить… Это оказалась сложная наука. Наше тело не хотело есть нормальную еду, и нас приучали к ней заново, как младенцев к воде. Нам были болезненны прикосновения серебра и свет солнца, но мало ощущались уколы или удары, и нас учили менять ощущения, возвращая их естественность. Мы хотели крови — но нас учили аскетизму воинов, отрицанию дурного. Это было тяжело. Месяцами мы сидели в одиночных каменных комнатах и следили за своим телом — за дыханием, температурой, жаждой или голодом, и делали их человеческими. Нам объясняли природу нового состояния, и строго упреждали от любой попытки наложить на себя руки. Тогда мы ещё не понимали, что это значит… Понимание пришло позже. Наше тело способно сопротивляться любой смерти, кроме той, которою выбирает сознание. Потому что только сознание управляет нами… А смерть сделает вампиром — бессмертным, бездушным, нечеловечным. Тем, о ком сложены легенды, тем, кто истинное отродье. И пусть церковь приравнивает к бездушным тварям всех — и альфа, и бета, и тех неизвестных, на которых мы можем стать похожи, но мы, инициаторы, знаем, что разница есть, что она — в душе…

— По-твоему, велика разница? — холодно спросил отец Владимир. — Ты ещё жива, а значит, не знаешь этого наверняка. Всё лишь детские домыслы и фантазии. Пока не узнаешь доподлинно или сама не станешь такой — не сможешь осознать есть ли разница и в чём!

Алиса, не шевелясь, молча смотрела на красную реку перед глазами. И казалось, что сквозь блеск и плеск волн, она видит недалёкое, но скрытое за мутными потоками, дно. И там, на илистой поверхности камнями выложен чудной, но удивительно знакомый клинописный иероглиф. Оставалось только сосредоточиться ещё чуть больше и вспомнить.

— Возможно, и так, — равнодушно ответила она. — Я никогда не видела истинного вампира, и, возможно, не увижу — ведь эту тайну хорошо охраняют… Но я не раз уже встречалась с такими, как я, и, хотя мы все знаем, что у нас нет души и что нам бессмысленно молиться, но втихаря, когда никто не может слышать, мы всё равно… тянемся к небу…

Отец Владимир всмотрелся в до старости высушенное от усталости и страдания лицо девушки, в остановившиеся глаза, прикипевшие к витражу окна, и стиснул в замок пальцы, отводя взгляд:

— Йах может надеяться… Потому что пока он не отвернётся от бога — бог не отвернётся от человека, живущего в нём…

Алиса вздрогнула. Под хороводом красных листьев на илистой поверхности дна глубокого чистого озера камнями выложенный белый на жёлто-сером лежал иероглиф «Дом».

…

Глава 27 Смерть

Алиса втискивалась спиной в угол клетки подсудимого, и, щурясь, всматривалась в гомонящий зал, но за плотной стеной чёрных спин видно было немного. Хорошо было заметно тех, кто, беснуясь, прыгал на столы и стулья и оттуда швырял в её сторону всё, что попадало под руку. Бутылки, папки, стаканы, книги, содержимое мусорных вёдер, сорванные стенды с громким шварканьем разбивались о чёрные прутья или стену, но в неё попасть не могли.

«Может, потому и беснуются, что ничего не выходит, — размышляла она, уворачиваясь от пролетающих сквозь решётку мелких предметов, — А, возможно, просто безнаказанность подталкивает к безумью. Силовики здесь уже минут десять, а ничего не предпринимают… Значит, нужно, чтобы люди пар стравили…Только вот — кому нужно?»

Судью и адвоката уже давно вывели через боковой выход — отряд СОБРа постарался. И теперь бойцы стояли тесным рядом вокруг клетки, подняв щиты и накинув на лица защитные полусферы шлемов. Им бы хватило сил оттеснить визжащих и вопящих людей, но не было ни приказа, ни желания.

В хаосе броуновского движения в разгромленном зале заседаний только три фигуры оставались малоподвижны и неподвержены всеобщему безумству. Наставник Борислав, каменным изваянием застывший в дальнем углу и равнодушно смотрящий в окно, и двое, как обычно облачённых в гражданские костюмы, храмовников: один возле парадного, другой у бокового выхода. Пути были отрезаны, но Алиса и не рассчитывала на побег.

— Смерть! Смерть ведьме! Смерть! — скандировали люди. Бешеное торнадо мусора и оскаленных лиц вращалось в безумном танце ярости.

Лишь когда наиболее рьяный защитник церкви бросил в сторону клетки пивную бутылку с торчащей из горлышка тряпкой, ряд широких чёрных спин перед Алисой неожиданно резво колыхнулся и лавиной стронулся с места. Бутылка, как и десятки до неё, разбилась о решётку, не долетев, но огненные брызги прорвались, и Алиса скукожилась под жалящим дождём, закрывая скованными руками голову. Взглянула исподлобья — по чёрным арматурам клетки вниз ползли пламенеющие капли, но гореть тут было нечему.