Когда последние языки огня погасли, оставив после себя лишь курящиеся дымки из почерневшего тела, она повернулась к храмовникам, стоящим вокруг с поднятым оружием. Её мутило и шатало, по опалённой коже вздувались бледные пузыри, а на ранах дрожала, как желе, застывшая кровь.
Стрелять им не пришлось. Алиса сделала лишь шаг навстречу вооружённым бойца церкви и рухнула вперёд прямо, в полный рост.
…
18. Наставник
Первое, что коснулось её сознания – густой запах сандала, щекочущий ноздри и мешающий сфокусировать внимание. С трудом открыв глаза, она вздрогнула. Прямо напротив неё безвольно висел на кресте иссечённый замученный человек. Мгновенно сознание затопило цунами ужаса. Настолько яркого и неудержимого, что Алиса забилась, выкручивая тело из металлических пут. Хватала ртом воздух, уставившись в недвижимые глаза висящего напротив. Только успокоившись, она поняла, что распятье в натуральную величину нарисовано с фотографичной точностью. Но крест – сильнейший символ – действовал на неё, как это могло быть только на территории храма.
Комната была большой, с высоким потолком, массивной окованной деревянной дверью, и без окон. Одно это заставило её сердце затрепетать. Дальнейший осмотр доказал, что подозрения небеспочвенны. В одном из противоположных углов стоял длинный стол с высокими стульями вокруг, в другом располагался горящий камин с кирпичным дымоходом, тянущемся вдоль стены. В потолке и полу виднелись чёрные точки выглядывающих стальных прутов, готовых по единому движению тайного рычага сомкнуться в надёжную решётку между судом и пленником.
– Осматриваешься?
Несмотря на массивность, дверь легко уходила в сторону и беззвучно возвращалась обратно.
Облизав губы и подивившись их малости, Алиса хрипло отозвалась:
– Наставник?
– А ты ожидала отчитчика? Не надейся. Рано, – резко отозвался отец Борислав.
Он тяжёлым шагом, глухо отдающимся в гулкой пустоте помещения, прошёл к столу и вытащил из кармана ожерелье из деформированных кусочков металла. Помотал перед собой, привлекая внимание девушки к серебреным бесформенным бусинам:
– Тридцать пуль, – отчеканил он. – Шесть храмовников. Ни одного промаха. И ни одного останавливающего выстрела…
И с маху припечатал ожерельем по столешнице. Бухнуло, забренчало, откатываясь, и Алиса вздрогнула, болезненно сжимаясь от недоброго предчувствия.
Наставник вытянул стул из-под стола и, поставив прямо перед девушкой, оседлал его, крест-накрест сложив руки на спинке. Взглянул из-под сведённых бровей:
– Ты влипла. Убийство двух храмовников при исполнении. Убийство инквизитора-оперативника. Ты понимаешь, насколько утяжелила свою ношу? Прибавив это к смерти почитаемого отца Аттика, ты не оставила себе шансов.
– Я не убивала отца Аттика, – делано равнодушно отозвалась она.
Отец Борислав пожал плечами:
– Это ты будешь рассказывать не мне. После твоего предательства других кандидатов не может быть. И единственное, что теперь может интересовать нас – как сектанты могли сманить подготовленного инициатора.
– Я не предавала. Я не убивала отца Аттика, – также безучастно повторила она.
Отец Борислав поднялся, прошёлся по комнате, остановился у стола, не глядя, положил ладонь на связку пуль и покатал их, склонив голову и вслушиваясь в тихий недовольный металлический рокот. Внезапно остановился и, обернувшись, в упор взглянул на девушку:
– Убийство инквизитора и храмовников ты не отрицаешь?
– Нет, – устало ответила она. – Не отрицаю.
– Зачем ты это сделала?
– Они хотели спалить бета.
Глаза наставника остановились, став опасными, похожими на две застывающие капли расплавленного свинца, но голос остался холоден и спокоен:
– Ты положила три жизни за приблудное отребье?
Сжимаясь, словно возможно распятому стать незаметным и маленьким, Алиса облизала губы, едва покрывшиеся тонкой мембранкой над сожженным мясом, и отозвалась:
– Они… Убили бы его. А он ещё совсем… он мог бы ещё… ну… вернуть душу, – Алиса опять облизала губы, ощущая, что пытка взглядом учителя хуже многих мук, – А они, всё-таки, храмовники. Они уже близки к престолу… Их же не отринут…
Наставник опустил веки, а лишь затем и отвёл взгляд.
– Что ж, – медленно произнёс он. – Как бы ни было тяжко ведро позора, которое ты навлекла на нашу школу, кое-чем мне можно гордиться – ты поняла, что человеческая душа стоит многого…
Алиса закрыла глаза, скрывая болезненно-влажный блеск под ресницами:
– Не сложно ценить то, чего не имеешь – вожделеешь или потерял, – стократ тяжелее ценить то, что у тебя есть.
Отец Борислав кивнул, подтверждая, и снова сел на стул, сложив руки на спинке и опустив на них подбородок.