Инга

Вот и все, что узнала Инга Михайлова о бывшем теперь однокласснике Сереже Горчичникове. И ночами, утомясь иногда перебирать жаркие воспоминание о Петре, его сильных руках и таких прекрасных губах и о его… оххх, хватит… старалась придумать, о чем же сказал он Сереге Горчику? Чтоб не подходил к ней, к Инге? Чтоб взялся за ум?

Укладывалась на бок, сильно, под самую грудь, сгибая ногу, и суя под подушку руку. Ватно сердилась в наплывающем сне — хотела увидеть прекрасного своего Петра, и его любящие серые глаза под черными вьющимися прядями, а вместо них — прицельный взгляд на узком, бледном даже под загаром, мальчишеском лице…

С автобусом Инге неожиданно повезло, даже вдвойне. Сначала притормозил рядом, когда на выезде махала рукой, большой глянцевый, с надписью на табличке под стеклом «Судак — Оленевка». И когда уже заезжали в поселок, аккуратно по сказочным крышам припудренный каменной неистребимой пылью, шофер сказал, через длинное зеркало оглядывая почти полный салон:

— Кому на Атлеш, можете не выходить, довезу.

К удивлению Инги в поселке почти никто и не вышел, все зашевелились, вынимая из карманов и кошельком смятые бумажки. И она тоже подала шоферу несколько нужных купюр, когда тот медленно шел по проходу, собирая мзду.

Пока пассажиры переговаривались, и кто-то выскочил, быстро закуривая и топчась в пыли, она заново оглядела сентябрьскую публику. Думала, будет почти пусто, сезон кончился. Думала, ну если не болтается там Горчик, как говорили с ним в узкой комнате на подстанции, то Инга походит одна, ступая по своим летним следам. Своим и Петра…

Покачиваясь, она сдерживала дыхание, чтоб не глотать ползущую по салону пыль. Вспоминала…

Сидели на скале, он подавал ей руку, смеясь. Автобус с прилавком, и Инга сидела на краешке полной народа скамейке, а Петр совал через головы очереди руку с деньгами. Пили апельсиновый лимонад потом…

Далеко от людей, по каменным ступеням, вырубленным в острых скалах, спускались в непостижимо прозрачную и все равно бирюзовую воду, такую — кажется, наклонись и достанешь дно, а до него — несколько метров бирюзы с хрусталем.

Впереди рядом с шофером повис на поручне большой несуразный дядька, обмотанный ремешками фотокамер, заговорил на иностранном, перекрикивая рычание двигателя. Тетечка в коротких шортах на сухих коричневых ногах, очень старых, отвечала ему птичьим голосом, смеясь крупными очень белыми зубами, поверх которых только черные линзы больших очков.

Пролезающий в открытую фрамугу ветер взметывал выгоревшие волосы красивой девушки в середине салона, и она ловила их, прижимая рукой к плечу. Худой парнишка весь в картинках, помогал ей, охлопывая по груди, и она притворно сердилась, отмахиваясь.

А вот еще два автобуса едут навстречу, гудят водителю и он помахивает ладонью. И позади, Инга оглянулась, прижимая нос к стеклу, тоже пылит шлейф.

Ну что ж, если там все как летом, то тем более она побродит, теряясь в цветной толпе. Будто он тут. Еще минутка и выйдет из-за туристов, смеясь белыми в черной короткой бороде зубами…

Выбираясь из салона, топнула занемевшей ногой, оглядывая совсем летние толпы людей, ну, немного поменьше, но все же, кругом они тут. И поправив на голом плече сумку, медленно пошла, по широкому кругу огибая гуляющих над обрывом. Ей не хотелось лезть в толпу.

Шофер высаживая народ, сказал — обратно еду в шесть вечера. И Инга, поглядывая на пластиковые часы, решала, как быть. Есть время выкупаться в стороне, в маленькой, размером с кухню, бухточке, откуда снялся лагерь дайверов, оставив деревянную лестницу вниз, к воде. А после пройтись вдоль длиннющего обрыва, подходя к краю и заглядывая в лазурную воду. Но в туристическую зону, где ресторан «Джанга», она не пойдет. Там Пахота и Ром. Горчик, может быть, как раз там. Но пусть пеняет на себя, сбежал и ей ничего не сказал даже. Не будет Инга его специально искать.

Медленно выкупавшись, бродила в самом романтическом настроении, обходя группки шумных туристов, подбиралась к обрыву там, где не было людей и садилась, на сложенную по размеру попы заплатку коврика. Помнила, собираясь — на Атлеше камни, как бритвы, босиком не побегаешь и на камушке в купальнике не посидишь.

Усмехнулась грустно, подбирая на бедрах повыше цветной подол сарафана. Не забыла купальник. А в тот раз — забыла.

Вот бы сейчас он вышел из-за спин. Подошел, улыбаясь и протягивая руки. Сказал, Иннга, моя девочка, не смог. Без тебя не смог, видишь, приехал.

Она не стала додумывать мысль, почему приехал сюда, на другой конец Крыма, а не в Лесной. Просто улыбнулась в ответ, и обняла его крепко-крепко, прижимая к белой майке горячее лицо.

Солнце жарило тяжко, будто и не сентябрь на дворе. Стояло белым пятном, а ниже ползали, волоча по степи густую тень, плотные, очень хмурые тучи. Когда тень заползала на воду, та из прозрачной и яркой становилась похожей на олово с темно-зеленым оттенком. Кажется, прыгни, и ударишься, разобьешься в лепешку.