Инга

Она тихо вздохнула. Мальчик повернул голову на еле заметный блик, рисующий опущенный профиль. Ну да, печалится. Пять дней. Это он ждет, а она думает, ах, всего пять. И уедет.

— Обещаешь? Ну, пусть даже вы с ним, — он сглотнул, снова укладывая на колени руки.

— Что? Ты про секс? Сереж, про секс, да?

— Ну… да.

— Нет. Я Виве поклялась. Что ничего до семнадцати. А значит, до следующего лета. Я еще поэтому так обрадовалась потом, когда снова думала. Ну, что Ром этот правильно спросил и обошлось.

Они тихо засмеялась, и Горчик удивленно поднял брови.

— Нет, говорю, не баба. А он — ну Михайлова же? И я такая — да, да! С Лесного я! Михайлова! Наверное, подумал, что я дурочка какая.

Горчик хмыкнул и нерешительно засмеялся тоже. Сидели, привалясь плечами, и смеялись, цыкая друг на друга, чтоб не громко.

— О-ох, — Инга вытерла глаза и поправила волосы, отмахиваясь от случайного комара, — вот и рассказала. А теперь ты мне скажи. Правду, да? Ты чего туда ездишь? Ром сказал, бабло какое-то, спортсменчики.

— А вот возьму и промолчу. Как ты.

— Хитрый какой. Не скажешь? Мне знаешь, как интересно!

— Имею право. Или молчу или правду.

Она помолчала, обдумывая, и согласилась, признавая его правоту:

— Как я. Да. Я тоже молчу, если никак не сказать правду. Она бывает такая, кажется ненужная совсем. Противная. Или злая.

— Я не потому. Давай так. Я тебе покажу, вместо, чтоб говорить. Щас…

В темноте он пошевелил губами и пальцами, прикидывая.

— Вторая суббота. В сентябре. Там будет, ну сама увидишь, что будет. Типа сюрприз. Если поедешь, со мной.

— В Оленевку? Но это, оно не противное? Не злое?

Горчик рассмеялся, весь вдруг в скором, внезапно открывшемся будущем. Конечно, на такси откуда бабки, но еще будут ходить автобусы, если проголосовать на шоссе, то успеют добраться. И потом, к вечеру назад. Никаких же кабаков, зато мороженое, уже тут, у Гамлета.

— Ты какое любишь? С апельсином или вишней?

— С апельсином, — быстро ответила Инга и уточнила, — ты про мороженое ведь? Смотри, я поняла.

Кивнула, откидываясь на горбатую спинку старого дивана. Было ей спокойно и хорошо. Оказывается, он друг. А никогда не было, друзей. Она и сама не хотела, чтоб после никаких неприятностей, а то с одной подружкой пойдет, а другая после начнет спрашивать. Только Виолка была, смелая, не боялась, целый год дружили. Инге десять, а той — пятнадцать. Но Виолка закончила восемь классов и к матери в Москву умотала. Теперь только открытки шлет. Замуж вышла. А мальчишки. Они на нее и не смотрели особенно никогда…

— О! Чуть не забыла. Так почему этот Ром думал, я твоя баба? Горчик, и не молчи, а то обижусь насмерть. Обещал правду, ну?

Помолчав, Горчик неохотно ответил.

— Они в мае приезжали, с пацанами. У школы крутились, ну им нужно было там, кой-чего (он замялся, и не стал говорить, что обещал подогнать им травку от своего приятеля), а тут ты вышла. И на стадион вы все двинули. В майках, в трусах. Ром стал меня спрашивать, а кто такая, идет отдельно, сбоку. Черненькая.

Он снова сделал еле заметную паузу.

…

Ром тогда присвистнул, прикрывая глаза и ползая ими по невысокой фигуре:

— Нихренасе у телочки доечки, небось, пилится уже со свистом. Люблю таких, они орут классно, ах-ах, Ромчик.

— Михайлову не трожь, — мрачно ответил ему тогда Горчик, и быстро, не думая, продолжил, — я сам ее, она моя телка.

…

— Я и сказал. Чтоб они тебя не задевали.

— И все?

— Что?

У Инги слегка изменился голос. И, сама недоумевая, какого продолжения ждет, она уточнила:

— Только поэтому сказал?

За открытым окном пробежал легкий ветер, смутный край шторы надулся, медленно опадая. Сонный стриж цвикнул, а далеко-далеко шумели на верхнем шоссе машины, и было их слышно, только, когда совсем тишина. Горчик подумал, ну вот, ты же ждал вопроса-то. Хотел, чтоб спросила. Правду сказать хотел. Говори.

Но тут же понял, что правда, настоящая правда, она получается немножко другая и снова сейчас был готов соврать. Да черт и черт, как же жить, если совсем не врешь. И казнясь, но помня о данном обещании, упрямый (как черт упрямый, в отчаянии говорила мать), хмуро ответил:

— Только поэтому.

— А…

Инга будто проснулась, понимая — секретный разговор, наполовину игра, что ее увлекла, закончен. И вокруг все перестало быть сказочным, наверное, это потому что она ужасно соскучилась по Петру, и все тянет время, чтоб оно было занято, хоть чем. Вот, Горчиком. Который сказал Рому и пацанам, что она его баба, ну ладно, девушка, только чтоб не трогали. А не потому что…

— Фу. Жарко тут совсем. Пойдем, да?

Она поднялась, одергивая рубашку. Горчик тоже встал. Прошел к окну, закрыл и задернул штору.

— Свет не включай, — скучно сказала Инга, — так выйдем, я уже вот, у двери.