Инга. Мир

Танец стихал, будто его слышно, и он был громче, а после - стихал. Оум встал, и она подошла, совсем просто, без всякого пафоса или надрыва. Взяла его руку и засмеялась, как человек, все же сделавший то, что хотел, не получалось, но вот - сделал все же. И они ушли. Канули в пятнистую тень в глубине аллеи, оставив площадь и дракона. И тайных зрителей, хулигански выгнанных на площадь резким свистом Сереги Горчика.

- Пойдем, - сказал Сережа Инге, - теперь пойдем спать. Ужас, как спать охота.

Они медленно пошли следом за Таней, что партизанской тенью торопилась вернуться. А позади слышались тихие голоса и шаги.

- Саша, ты хорошо проверил? А то вдруг утром грузовик какой.

- Та нормально стоит. Сбоку. Волнуешься.

- Да. Ты же ее любишь теперь больше меня.

- Вика!

...

- Мишенька, пойдем к морю. Там сейчас пена, белая такая. Да не хочу я спать. Высплюсь в такси. Ты только завтра не смотри на меня. Пока не высплюсь. А где Ванечка?

- Оставь ты его. Пусть сам.

- Но он совсем один. Миша, покричи.

- Зоя!

В номере, совсем засыпая, Инга вдруг села, открывая глаза.

- Серый? А Лика? И Иван? Ты не сказал.

- Их нет, ляля моя. Лелька меня нашел, еще восемь лет назад. Лика заболела, сгорела буквально за месяц. А Иван. Он не смог без нее. В том же году и умер. Я не смог поехать, у меня денег не было. Прям, проклял себя тогда. Потом уже врубился, Лелька ж не сразу позвонил, через месяц, или два. Я не успел бы. Но все равно... Блин. Не плачь. Ну, вот опять! Инга. Мы будем жить, и ты без конца реветь будешь у меня? Хватит того, что о них вот. Как вспомню.

- Они были старенькие, - дрожащим голосом сказала Инга, - да, ты не... Сережа, они ведь были... Это что, это моя Вива умрет, да? О-о-о...

- О Господи, - сказал Горчик, укладывая ее и ложась рядом, поворачиваясь, чтоб она прижалась, обхватывая руками ее живот и кладя ладонь на теплую грудь, легонько сжимая пальцы, - моя ляля, вдруг испугалась, в один день все на нее свалилось. И мы умрем.

- О-о-о...

- И нестрашно. Ты меня, главное, люби, ладно? А я тебя буду.

- П-поможет? - скорбно спросила Инга, и шмыгнула.

Он важно кивнул. Совершенно не представляя, а что если с ней что-то, и вдруг и не дай Бог... Но она лежит и ждет ответа, как девочка, как совсем маленькая.

- Поможет. Обязательно. Ты спи, я тут буду. С тобой. Только купаться не смей больше одна, ясно?

Она уже спала, и он, утыкаясь в шею, поцеловал, там, где привык уже, под ухом. Заснул тоже, смутно слыша за окном еще ночных, уже утренних ленивых птиц.

28. эпилог

Когда Инга и Сережа вышли на полосу песка, оставив позади выгоревшую августовскую степь, туча распухла уже в полнеба, скруглилась свинцовыми шарами и глыбами, а на самом ее краю сидело солнце, и никак не уходило, не позволяло себя спрятать, упираясь в темную с кругло-узорчатым краем пелену крепкими золотыми пальцами. И от его света все вокруг становилось тяжелым и очень значительным. Тяжко брошена длинная полоса песка, лениво накатывают на нее темно-зеленые волны, ярко желтеет сухая трава, по которой местами - почти черные в свинцовом свете упрямые степные деревья - кривая яблонька с шапкой жестяных листьев, однобокая алыча, ссутуленная над овражком. И внезапная, как старое серебро, рощица лоха.

- Устала? - Сережа кинул на песок свернутую палатку, подергал плечами, оттянутыми рюкзаком.

- Нет. Боюсь немножко.

- Я тоже. Пойдем? Или хочешь, посидим тут?

В туче сверкнула ломаная нитка молнии. Инга подождала дальнего рокота, что закончился треском, удивляясь - огромная какая туча. Молнии в ней как елочная канитель.

- Пойдем лучше. А то прихватит дождь, тут и спрятаться негде.

Сережа стряхнул с ног легкие кроссовки, привязал их к палатке, туда же, внутрь рулона запихал парусиновые тапки Инги. И снова навьючил скатку на плечо, зашел по щиколотку в тяжелую зеленую воду.

- Пойдем. А намокнем, чай не зима, высохнем на ходу.

Инга шлепала следом, белые гребешки волн шли и шли наискось, свертывая себя и вынося на песок, - если смотреть не отрываясь, - голова кружится. И оторвавшись, она стала смотреть на серегину фигуру. Спина, закрытая рюкзаком и палаткой, светлая голова - волосы шевелит внезапный ветерок, и, стихая, бросает выгоревшие пряди. Подкатанные легкие джинсы. Пятки, мелькающие из воды.

Он оглянулся на взгляд. Она улыбнулась в ответ на улыбку:

- Совсем не так, да?

- Погода другая, - отвернулся, снова мерно шагая и разбрызгивая капли.

- Это хорошо, - сказала она в спину.

И он кивнул.

Это, правда, было хорошо. В том июне, что ушел в прошлое, заслоняясь двумя десятками лет, они были совсем дети, и у них не было собственного, огромного прошлого. Им - детям был тот июнь, с чистейшим небом, с искрящейся гладкой водой, с белым от солнца песком. А нынешним - могучий август, с тяжелыми сочными тучами и порывами ветра от них.