Информация

За столом с неподписанными экземплярами романа «Без названия» сидел призрак. Минут через сорок, сияя архангельски чистым ликом, к Ричарду подошел старик в джинсах с проглаженными стрелками: призрак Тома Пейна. Старик вытащил из-под мышки экземпляр романа «Без названия» и швырнул его на стол. Книга раскрылась на восьмой или девятой странице, страницы явно были закапаны засохшей кровью. В книге лежала закладка с логотипом «Лейзи Сьюзен», а на загнутом верхнем уголке девятой страницы остался четкий отпечаток окровавленного большого пальца. Старик не хотел, чтобы Ричард подписал ему книгу. Он вообще не хотел эту книгу… Единственный, кто удостоил Ричарда своим вниманием, была женщина: та самая, что присутствовала на чтении. Она была единственным человеком, обратившим хоть какое-то внимание на его слова. Женщина подошла к его столу с робостью котенка. Ричард поприветствовал ее от всей души и продолжал сохранять свой приветственный настрой, пока женщина доставала из своей сумки книгу. Но это была книга, написанная не Ричардом Таллом, а Федором Достоевским. Это был роман «Идиот». Женщина склонилась над Ричардом (лицо ее оказалось невероятно близко) и стала перелистывать страницы, сопровождая свои действия пояснениями. Эта книга тоже была в пятнах, но это были не пятна крови, это были маркеры двух соперничающих цветов — голубого и розового. И не на двух страницах, а на всех шестистах. Каждый раз, где буквы «о» и «н» появлялись вместе, они были выделены голубым цветом. Каждый раз, где вместе появлялись «о», «н» и «а», эти буквы были выделены розовым цветом. А поскольку каждое слово «она» включает в себя солово «он», неудивительно, что мужской род преобладал. Это она и пыталась доказать. «Вы видите? — спросила она, обдавая его горячим дыханием, сильно пахнущим какими-то лекарствами, батарейками и пресс-формами. — Видите?..» Организаторы прекрасно знали эту женщину — эту несчастную, тихую и неутомимую зануду, — они пытались уговорить ее уйти. Но Ричард словно этого не слышал, у него никогда не было более приятной компании. Никогда жизнь не казалась ему такой восхитительной. Он никогда бы ее не бросил. На склоне лет, разумеется без всяких детей, вооружившись маркерами, они брали бы в оборот великие тексты, один за другим. И если он станет допускать ошибки, она возьмется за голубой. А если она устанет, он пустит в ход розовый. Но жизнь коротка, а искусство вечно: смогут ли они исчерпать одних только великих русских писателей? Вдвоем бок о бок: он с пивной кружкой и болеутоляющими, она — с цинком и марганцем.

«Дама с собачкой» и др. «Шинель». «Отцы и дети». «Герой нашего времени».

«Смерть Ивана Ильича». «Господин из Сан-Франциско». «Мастер и Маргарита».

«Бесы». «Двойник».

«Мы».

Ричард поднес ладонь к пористой обшивке своего лица. Он подумал, что, может быть, все решится прямо сейчас — его книги против книг Гвина в их связи со Вселенной. Ричард услышал, что его зовет юный пиарщик. А там, наверху, небо показывало, что оно может изображать и черные дыры. На самом деле эта имитация требовала большого труда (грубо закругленный горизонт с сузившимся, как у наркомана, зрачком посередине — похожие картинки были в одной книжке по астрономии у близнецов Ричарда).

Самолетик покатил вперед, и скоро они должны были взлететь. Семеро пассажиров сидели, мучительно втянув головы в плечи. Не потому что потолок был низкий, а из-за смущающей близости взлетно-посадочной полосы — в каких-то полутора метрах от их подошв. Мотор ревел так громко, почти за гранью человеческого восприятия, и можно было почувствовать лишь вибрацию, отдававшуюся в каждом атоме тела. Полупридавленный своим мешком, Ричард сидел, втиснувшись в кресло, в самом первом ряду рядом с Гвином. Они оба пристально следили за пилотом: это был высокий, полный, рыжеватый мужчина, который с женской деликатностью обращался со своей фуражкой, приборами и наушниками. Повернувшись к пассажирам, пилот с привычной небрежностью абсолютно бесцветным голосом огласил правила безопасности, а затем отвернулся к приборной доске, больше подходившей довоенному аэроплану или ядерной подводной лодке первого поколения: циферблаты, датчики, металлические переключатели со стершейся краской. Ричард заметил, что на доске нет ни единой пластмассовой детали. Хорошо это или нет? — подумал он и постарался отдать молчаливую дань уважения долговечным механизмам, сработанным умелыми мозолистыми руками людей, которые, увы, давно уже умерли. На пилоте были белая рубашка и грубые кремовые брюки, словно выкроенные из старых обоев. Так или иначе, трудно было оторвать взгляд от его кремового седалища. Обрамленное щелью между спинкой и сиденьем кресла, оно прочно и гордо занимало свое место.