Инферно

— Скажи, почему ты отрицала свой дар?

Они лежали вместе. Голова ее покоилась на его плече, и оба они едва успели прийти в себя. Перевести дух после того, что, казалось, сродни катаклизму. Оба долго молчали и лишь поглаживали друг друга. Касания заменяли им слова. Слова утешения и признаний.

Она вздохнула. Впервые в жизни чувствуя, как детство со всеми его горестями отдаляется от нее.

— Думаю, ты и так знаешь. История отнюдь не оригинальна и не интересна.

— Возможно. Все равно расскажи.

Она улыбнулась, уткнувшись ему в плечо, довольная тем, что он не слишком настойчив, но улыбка ее увяла так же быстро, как появилась. Говорить о матери было трудно, невзирая на то что в последний раз она видела ее пятнадцать лет назад. Возможно, вспомнить ее с легкостью не удалось бы никогда, но, по крайней мере, боль и страх накатывали не сразу.

— Тяжелое детство. Но у многих детей оно тяжелее. Моя мать не сделала аборт лишь ради того, чтобы получать ежемесячный чек. Она повторяла это каждый месяц, когда он приходил. Помахивала конвертом у меня перед носом и говорила: «Вот единственная причина, по которой ты жива, маленькая дрянь». На эти деньги она покупала наркотики и выпивку.

Он ничего не ответил, лишь поджал губы.

Она устроилась поудобнее, прикорнув у его плеча, и лежала так, впитывая в себя его тепло. Она знала, что он горячий на ощупь, но приятно было осознавать, что это не игра ее воображения.

— Постоянные пощечины, предметы, которыми она в меня бросала, — чашки, пустые винные бутылки, открывалка… Все, что подворачивалось ей под руку. Однажды она швырнула в меня банкой супа с куриной лапшой, попала в голову, и я потеряла сознание. Голова болела несколько дней. И она даже не поделилась со мной тем супом.

— Сколько тебе было лет?

— В то время… шесть, кажется. Я пошла в школу и узнала о числах. Иногда я пребывала в таком восторге, что просто не могла с кем-то не поделиться тем, что узнала в тот день. Мне оставалось поделиться лишь с ней. Она сказала моей учительнице, что я упала и ударилась головой о бордюр.

— О тебе бы лучше заботились в приемной семье, — проворчал он.

— Я оказалась там в шестнадцать лет. Однажды она ушла и не вернулась. Помню… хоть она и рассказывала все время о том, как ненавидит меня, все равно мне казалось, будто часть меня ушла вместе с ней, потому что ее я знала. К тому времени я уже не была беспомощной, но в детстве… Маленькие дети всегда дорожат семьей, даже если ее трудно таковой назвать. — Она вздохнула. — Знаю, я слегка переборщила, когда ты упомянул ребенка. Прости. Ты не знал, а это одна из моих болевых точек.

Он улыбнулся уголком рта:

— Не расстраивайся снова, но я не шутил. Когда простая смертная рожает ребенка Рэйнтри, она сама становится Рэйнтри. Нет, мне неизвестны научные аспекты вышеизложенных процессов. Каким-то образом это связано с гормонами, смешением крови и тем, что ребенок становится генетической доминантой. Я не уверен, что наука способна хоть как-нибудь все это объяснить. Магии не обязательна логика.

Объяснение заинтриговало ее. Все, что она узнала о Рэйнтри, казалось невероятным. То был совсем иной мир, словно иная планета, и все же они существовали в рамках обычного мира. Хотя обычный мир о них и не знал, потому что, узнай он о них, существование их не просто изменилось бы, но и вовсе оказалось бы под угрозой. Лорна не обольщалась на предмет мира, в котором жила.

— А как же смертные мужчины, от которых рожают женщины Рэйнтри? Что меняет их?

— Ничего, — ответил Дантэ. — Они остаются людьми.

Это не казалось ей справедливым, и она так ему и сказала. Дантэ пожал плечами:

— Жизнь не идеальна. Привыкай.

И разве он не прав? Привыкать она умела. И еще она знала, что сейчас очень счастлива.

С десяток свечей, горевших в комнате, источали жар, от которого ей становилось неуютно. Оглянувшись на них, она вспомнила, что Дантэ и огонь шли в жизни рука об руку. Ей не нравился огонь. Она всегда будет бояться его. Но… жизнь не идеальна. Придется привыкать.

— Ты не мог бы погасить свечи? — спросила она.

Он приподнял голову с подушки и взглянул на них так, будто до этого не замечал, что они горят.

— Черт возьми. Конечно, сейчас.

Они потухли сами, как по команде, и лишь дым от фитилей тихонько взмыл к потолку.

Лорна оседлала его и поцеловала, улыбнувшись, почувствовав шевеление между бедер.

— А теперь, малыш, посмотрим, сумеешь ли ты их снова зажечь.

Глава 22

Воскресенье, утро

Она осталась.

Дантэ вернулся с балкона, где встретил рассвет, и с теплой улыбкой взглянул на Лорну, еще спящую в его кровати. Лишь макушка ее виднелась из-под края одеяла, и темно-рыжие волосы пылали на фоне белой подушки. Он хорошо понимал, как иногда важно укрыться с головой.