Инфер

Дерьмо… снова передо мной лицо узкоглазого молодого ушлепка с мечом… архаичный образ в ультрасовременном образе давным-давно умершего прошлого.

Остановившись, я вскинул лицо, уставился в безмятежное синее небо, чуть испачканное белой краской зыбких облачков. Невероятно…

— Все же удалось? — пробормотал я, жадно осматривая небо — Удалось?

Ни единого самолетного следа. Ни единой дирижабля. Никаких воздушных байков и машин. А ведь в прошлом вверх не было смысла смотреть — ты бы видел лишь зеленоватую черноту вечных туч и бесчисленные яркие искорки воздушного транспорта. Того транспорта, что можно различить невооруженным взглядом — и только под облаками. А выше? Там уже своя элитная житуха. Небесные острова, с фильтруемой и сгущаемой чистейшей атмосферой. Величаво плывущие стратосферные дирижабли с вечно снующими по их обшивке мелкими дронами, беспрестанно счищающие все налипающую и налипающую грязь загаженных небес. Огромные воздушные заводы — ноу-хау, что позволило защитить планету хотя бы от части промышленных ядовитых отходов, ведь эти фабрики выплевывали их прямиком в космос, отправляя к охреневшему от такой наглости солнцу. Наше светило можно понять — оно нас греет, дарует жизнь, а мы ему даже не плюем, а можно сказать дерьмом в лицо швыряемся. Но это, конечно, лирика плачущих запрещенных поэтов, что вечно ныкались в заброшенных местах планеты, что уже были непригодны для жилья. Там, в мелких и кое-как герметизированных жилищах с дерьмовыми воздушными фильтрами и еще более дерьмовой водой с поразительным кобальтовым отливом, эти поэты регулярно выходили в сеть с помощью накрывавшей весь наш мир сетью спутникового интернета и, глядя сквозь мокрые стекла на умирающий мир за окном, выли протяжные тоскливые песни в сетевом эфире, проклиная всех и вся, ностальгируя по прошлому и мечтая о том дне, когда все наконец просто сдохнут, даруя шанс планете породить новую жизнь, что не будет похожа на поганых людишек срущих под себя и плюющих в благословенное солнце…

Никто не слушал этих поэтов. Но все удивлялись их живучести. Удивлялись тому, что в пропитанных ядом зданиях, вздымающихся над вторгшимся океаном, упорно цепляются за жизнь те, кто вроде бы громогласно объявляют всему миру о своем желании умереть. В этом и был их резон селиться в таких заброшках — эта добровольная робинзонада на руинах мира привлекает хоть какое-то внимание. А им это внимание было очень нужно. Они жаждали его…

А чего тут удивительного?

На самом деле эти фальшивые оракулы, лживые предвестники, ужасные поэты и никчемные писатели с токсичной депрессивной прозой, просто возомнили себя теми, кто может нести истину народу, теми очередными тупоумными ушлепками, что посчитали себя учителями способными открыть глаза народу, навязывая им непрошенные истины, навязывая им собственное уродливое видение мира, выставляя врагами тех, кого ненавидели сами, заставляя мерзкое личное мнение становиться не менее мерзким общим… а на самом деле они были обычными никчемными паразитами и не забывали вовремя наведаться на сетевой портал проклинаемого ими государства, чтобы получить социальное пособие.

Как только стало ясно что миру приходит конец — настоящий, а не выдуманный — все эти ублюдки моментально исчезли с сети, перестали ругать свои страны, перестали требовать восстания. Нет. Покинув свои логова, они ринулись выбивать себе местечка в искусственных мирах. И эти места они требовали с яростью и звериным рыком — мы граждане сего славного государства! Мы имеем право! Мы имеем право на жизнь!..

Почему я вспомнил о них?

Да потому что, с трудом оторвав взгляд от безмятежных мирных небес, я увидел полускрытую растениями фреску, прикрытую от дождей выступающим мраморным козырьком. Несмотря на прикрытие, время не пощадило фреску, но я разглядел достаточно, чтобы понять, что уже видел подобные граффити, полотна, фрески и даже барельефы ранее. Кто-то в рваной одежде, с разорванным на лоскуты неопределяемым флагом над головой, истошно кричит с крыши брошенного грузовика, обращаясь с яростью к бредущим мимо трущобникам, одновременно указывая вдаль — на высящиеся на горизонте светящиеся небесные башни сытого мира…

— Дерьмоеды — процедил я, встряхивая головой, чтобы не углубляться в рваную мозаику воспоминаний слишком далеко.

Кажется, с моей и без того поуродованной головой сделали что-то. Не знаю что. Но уверен, что без вмешательства в память не обошлось.

Я вообще не помню, как очутился тут — снаружи. В упор не помню! Хотя…