Антон Ковалев с детства хотел стать нейрохирургом. Чем-то его привлекала эта невероятно сложная профессия. Друзья и родители в один голос отговаривали его поступать в медицинский университет, но он принял решение и не отступался от него. Со школы у него была ярко выраженная склонность к иностранным языкам. В детстве с родителями они прожили несколько лет в Польше, когда отца перевели туда по делам фирмы, в которой он работал. Отец его превосходно разговаривал на английском, и в его работе на зарубежную фирму иных знаний не требовалось. Мать отказывалась учить польский и, посещая магазины, говорила на русском, благо в дружественной славянской стране русский язык был в ходу. А вот маленький Антон уже через месяц мог более или менее сносно говорить с поляками на их родном языке, а уже через два месяца практически свободно общался со своими польскими ровесниками. Не зря, видимо, по мнению лингвистов, мозг ребенка гораздо больше предрасположен к восприятию иностранных языков, нежели у взрослого человека. Уже через полгода, не зная грамматической структуры языка (благо, она не сильно отличалась от родной) Антон ничем не выделялся среди своих сверстников в Польше. И в школе его успеваемость была на том же уровне, как если бы он жил по-прежнему в России.
Они прожили в Польше четыре с половиной года. За это время его отец серьезно поднялся по службе и вернулся с семьей в Россию, став в своем городе главой филиала все той же компании. Антон еще наведывался несколько раз в страну, где прошли несколько лет его детской жизни, но потом вынужден был сосредоточиться на учебе. Делая серьезные успехи в «разгрызании» гранита науки, он особо выделялся в успеваемости по иностранным языкам, практически постоянно общаясь с отцом исключительно по-английски, что безмерно умиляло Петра Романовича. Семейная идиллия длилась до того момента, пока Антон не сказал родителям, что собирается поступать в медицинский. Скандала не было, но он изрядно наслушался от «старшего поколения» нотаций, посвященных тому, насколько сложный путь в жизни он выбирает. Отец его сразу спросил, не легче ли развиваться в том направлении, которое удается ему проще всего. Он имел в виду, естественно, иностранные языки. В-ответ Антон молча удалился в свою комнату, а когда родители уже решили, что он просто решил их проигнорировать, он вошел и так же молча протянул отцу дневник, открытый на последней странице, где выставлялись четвертные отметки. Это было за два года до окончания школы. Петр Романович посмотрел на результаты учебной деятельности сына, закрыл дневник, вернул ему его с улыбкой и больше в семье к вопросу о будущем Антона не возвращались. Отец убедился, что химия и биология у его сына на том же уровне, что и предметы, в которых он, как принято было считать, показывает наилучшую успеваемость. Потому сыну был дан полный карт-бланш на выбор своей дальнейшей специальности. Когда мать в тот вечер попробовала что-то высказать, отец мягко ее остановил, а затем ночью в постели ей рассказал о текущих результатах сына и сказал, что гордится им. Он никогда не хвалил Антона в лицо. Во-первых, считал, что это расхолаживает, и он может его перехвалить, а во-вторых, он был слишком занятым человеком, поднимаясь все выше и выше по карьерной лестнице, и не мог регулярно участвовать в семейной жизни. Антон все прекрасно понимал и не затаивал обиду на отца.
Спустя несколько лет, окончив школу, Ковалев-младший, как иногда с некоторой долей юмора в голосе, называл его отец, с блеском сдал вступительные экзамены в университет. Впоследствии по университету даже ходила байка о том, что сам декан факультета нейрохирургии присутствовал на последнем экзамене, наслушавшись об остальных его результатах. А после экзамена он поднялся из-за стола, за которым сидели экзаменаторы, подошел к Антону, крепко пожал ему руку и вышел из аудитории.