Иней как ночь

Мэзер снова приближается ко мне, но из его голоса ушла вся игривость:

– Ты в порядке?

Хороший вопрос.

– Да. Нет.

Я обхватываю себя руками. Все винтерианцы по-прежнему любят холод. Но эта любовь вызвана влиянием магии. Пройдет ли она теперь? Не знаю. Я почему-то дрожу. Мне зябко, или так сказывается волнение?

Мэзер кладет ладони на мои плечи, прижимается лбом к моему лбу.

– Ты не одна.

Я льну к нему, обняв за пояс и положив голову ему на грудь. Мой взгляд останавливается на картине, висящей на стене у шкафа. На ней изображена предрассветная пора. Деревья клонятся, гнутся вниз под тяжестью инея и снега. Эта картина так же хорошо мне знакома, как этот город и этот дворец. Ее показывал мне Терон.

«Я могу повесить ее в твоей комнате, если хочешь».

Я прижимаюсь щекой к груди Мэзера.

У Терона все хорошо. У него должно быть все хорошо.

* * *

С потолка бального зала свисают восемь знамен с разным фоном и разными символами. В вазах стоят по восемь цветов разных оттенков, на столах – подносы с деликатесами из восьми королевств.

Я впиваюсь пальцами в рукав синего мундира Мэзера, когда мы спускаемся по лестнице в зал. Холлис с Трейсом, отстающие от нас на несколько шагов, зорко оглядывают помещение.

– Как красиво, – восхищаюсь я.

Улыбнувшись, Мэзер обводит взглядом мое гофрированное платье цвета слоновой кости. Сойдя со ступеней, разворачивается ко мне и просовывает пальцы под ремни моего чехла от шакрама. На коже чехла выбиты снежинки, и он гораздо вычурнее предыдущего, но мой новый шакрам, подаренный мне Каспаром и Николеттой, стоит такой красоты. Он сам как произведение искусства: его рукоять из отполированного дерева гладка и изогнута, на лезвии выгравированы ветви винтерианских деревьев. Я так и не смогла заставить себя метнуть его хоть раз. Ношу этот шакрам как напоминание о том, что я – королева-воин. Но я рада, что мое оружие стало просто «медальоном».

Мэзер целует меня в лоб.

– Это ты красива, – шепчет он, касаясь губами моей кожи.

Нас отвлекает друг от друга звонкий детский крик. Повернувшись, я замечаю вылетевший из толпы гостей маленький черно-красный вихрь.

– Шази! – Я наклоняюсь, чтобы ее подхватить.

Николетта с извиняющейся улыбкой отцепляет от меня дочурку.

– Ей еще четырех нет, а я уже оставила попытки ее приструнить.

Трейс наклоняется с вопросом к Мэзеру, и тот не замечает, как изменился вдруг взгляд Николетты.

– Ты говорила с ним? – внезапно сменяет она тему.

Сердце щемит, и я неосознанно выпрямляюсь и расправляю плечи. Николетта принимает это как ответ и едва заметно кивает в сторону стеклянных дверей.

– Он в золотом лесу. За садовым лабиринтом. – Она сжимает мою ладонь. – Я знаю, что он хочет тебя увидеть.

Я киваю и, наклонившись к ней, тихо спрашиваю:

– Он в порядке?

Ее лицо печально.

– Насколько это возможно для всех нас.

Она уходит за Каспаром, а я направляюсь к стеклянным дверям, подхватив под руку все еще разговаривающего с Трейсом Мэзера. Охнув от неожиданности, он следует за мной, но тут видит выражение моего лица и замечает, куда мы идем.

– Ты уверена, что готова?

В его голосе тепло, поддержка и все то, что я так в нем люблю.

– Я ко всему готова, – улыбаюсь я.

* * *

Как Николетта и сказала, золотой лес начинается сразу за живым лабиринтом. Наступившие сумерки укутали все вокруг сизой дымкой, которую разрывают горящие вдоль дорожки фонари.

– Что это? – остановившись, шепчет Мэзер.

Впереди идеальными рядами на невысоких травяных холмах стоят маленькие – не выше меня – золотые клены. На тонких ветвях позвякивает золотая листва. От остальной части сада их отделяет каменный забор высотой мне по пояс.

Я подхожу к железным воротам и сжимаю пальцами узорную решетку. Мэзер держится позади, готовый последовать за мной куда угодно. Я прижимаю ладонь к его груди.

– Подождешь меня здесь?

Он склоняет голову:

– Конечно, моя королева.

Поцеловав его, я захожу в золотой лес.

Ворота затворяются за мной, скрипом перекрывая мелодию золотой листвы. На стволе каждого дерева, мимо которого я прохожу, вырезаны надписи: имена и даты, поэтические строфы. Нет… строфы из определенной поэмы. Я слышала ее из уст умирающего человека.

Ода Корделла. Генерал спел мне ее на поле битвы возле Битая. До того, как меня схватил Ирод, до того, как вся моя жизнь перевернулась.

О великий Корделл, позволь тем, кто уйдет
В дальний путь, выполняя Небесную волю,
Тем, кто в чуждой сторонке навечно уснет,
Всей душою нетленной остаться с тобою!

Идущая под этими строфами фраза «Здесь покоится» говорит о том, что Корделл хоронит умерших королевских особ под золотыми кленами. В Дженьюри есть похожее место для захоронения урн с прахом, только с каменными надгробиями. Там стоит надгробие с именем Генерала. И Нессы с Гарриганом. Там так много каменных плит с выгравированными на них снежинками…