index

— Ив гости, и по делу, — сказал Данил. Деятель этот совсем недавно звался Чимбря Шэркано, что означало «Чимбря-Дракон», и не без успеха торговал конопелькой, но возомнил о себе слишком много и обнаглел. Налетела милиция. Устроили шмон. У Чимбри, официально числившегося временно неработающим, конопли, правда, не нашли, но изъяли горсть пистолетных патронов, а из тайника, устроенного в торце бревна, извлекли кучку золотых побрякушек, в том числе уникальный перстень весом в тридцать пять граммов с тремя немаленькими изумрудами. Вежливо спросили: «Твой?» Чимбря, печально глядя в пространство, сказал: «Вы нашли, значит, ваш…» Оперы посмеялись и внесли колечко в опись. От решетки Чимбрю, конечно, отмазали, но звался он отныне не Драконом, а Изумрудиком…

— Басалай дома? — спросил Данил.

— Для тебя — всегда дома, драго! — отозвался с крыльца сам Басалай. — Изумрудик, что ты встал на дороге у хорошего человека? Проси в дом, растяпа! Здравствуй, Данил!

— Здравствуй, шэро баро, — сказал Данил, входя во двор. (Шэро баро — вожак семьи или табора). — Ехал вот мимо — дай, думаю навещу Басалая, как-то он там?

Оказалось когтями скребся и урчал шатавшийся по двору медвежонок, небольшой еще, месяцев четырех, и оттого весьма уморительный. Он мельком глянул на Данила, но подходить не стал, подался в глубь двора, отчаянно косолапя.

В доме было чисто, ковров с прошлого раза явственно прибавилось, да и телевизор в красном углу оказался уже другой, модный «тринитрон». Видах работал, и на экране мельтешили американские полицейские машины, черно-белые, как пингвины.

— Смотрю вот, — сказал Басалай пододвигая ему кресло. — Тяжело людям жить в Нью-Йорке, право слово. Стоит тебе хоть немножечко нарушить законы, — как примчится орда с жуткими револьверами, со снайперами, примутся орать в динамики, а в каждой машине привинчен компьютер, и такие гадости про тебя рассказывает… Граза! (Ужас!) Сейчас принесу для дорогого гостя хорошего угощения. Один я сегодня, если не считать растяпу Изумрудика, жена, извини, поехала к сестре… (согласно этикету у кэлдэраров принято всякий раз извиняться при упоминании в разговоре родственников противоположного пола).

Он принес поднос с бутылкой молдавского коньяка, золоченными чарочками и открытыми баночками с импортными орешками и прочей закуской.

— Только скажи, Данил, угощение готовить начнем…

— Спасибо, не трудись… — Данил взял чарочку, отпил глоток. Коньяк, конечно, был не «киржачского розлива», настоящий. — Как жизнь, Басалай? Без особых хлопот?

— Когда это мы жили без хлопот, драго… Ты большой человек, у тебя уйма людей на посылках, а бедному цыгану самом нужно за всем уследить, всем угодить, и никого не забыть, вот что характерно, иначе обидятся…

— У всех, знаешь ли, хлопоты, — задумчиво сказал Данил, поставив чарочку. — И зря ты говоришь, Басалай, будто нет у меня хлопот… Еще какие.

— У большого человека — мелкие хлопоты, у мелкого человека — большие… Ты большой человек, Данил.

— Мелкие хлопоты — они, знаешь ли, еще надоедливее. Вроде занозы. Заноза у меня завелась, Басалай. И подхватил я ее, гуляя по твоим дорожкам… Хороший ты человек, шэро баро, и люди у тебя хорошие, да при многолюдстве всегда выходит так, что заведется паршивая овца, хоть ты плачь…

Басалай выжидательно смотрел на него. Красив был барон и эффектен, спору нет — хоть библейского патриарха с него пиши серебристые ниточки светятся в буйной шевелюре и расчесанной бороде, но в густых бровях ни следа седины. Вот так, должно быть, наши предки-арийцы и выглядели, подумал Данил, пока не раскололись на индийцев, славян и прочих немцев…

— Я вас чем-то обидел, Данил? Наис девлескэ (слава богу), ничего за собой не знаю… Или мои ребята напроказили?

— Я даже и не знаю, то ли это еще твои ребята, то ли уже не твои…

— Слушай, говори яснее, прошу тебя. Ты человек ученый, диплом есть, Брежнева охранял и насмотрелся, должно быть, на умных и больших людей… А я — цыган неученый, запутанных слов не понимаю, мне, дураку, нужно попроще…

Самую чуточку Басалай нервничал, конечно. Данил не верил, что в доме, кроме них, один Изумрудик, парочка ребят со стволами всегда найдется… Только ребята, сколько бы их ни было, не спасут, если настанут серьезные разборки и тебе объявят, что оттоптал ты, стервец, чью-то любимую мозоль…

— Я тебя, Басалай, люблю и уважаю, — сказал Данил. — Все мы тебя любим и уважаем. И живется нам в нашем маленьком городке вроде бы мирно, как положено соседям… — он умышленно тянул, дипломатия тут была самая что ни на есть восточная. — Но вот заведется вдруг паршивая овца…

— У меня?

— У тебя, Басалай. У тебя, пативало рром (почтенный цыган) Жора Хилкевич — твой человек?

— Мой. Хороший мальчик, вежливый, маркетингу обучался. Цыгане, Данил, люди простые, деньги привыкли в холстину заворачивать, а холстину класть под кровать, так уж приучены. Чтобы вложить денежку не в пустые бумажки, каких нынче развелось неописуемое количество, а в хорошее дело, без таких ребят не обойтись, пусть они и не цыгане… Неужели Жора тебя как-то надул?