index

Описывать дальнейшее подробно было бы скучновато — дорога тянулась унылая, как песня табунщика. Данил сменил за рулем Корявого — теперь все равно, кому вести, никто из них по этим местам не ездил. Порой асфальт сменялся немощеными трактами, сопки то подступали вплотную к дороге, то отпрыгивали подальше. С каждым часом тайга становилась гуще, а к девяти вечера, когда асфальт кончился бесповоротно, вокруг уже сплошной почти стеной вздымались приличной высоты гряды и гребни, именуемые здесь «горами», сплошь заросшие темно-зеленым лесом. Начиналось обещанное безлюдье. Подальше, к юго-востоку, лежало Монгольское Алатау, горная страна (это ведь только столичный житель уверен, будто Монголия — сплошная пустыня, а на самом деле запад Монголии своей горной тайгой ничуть не отличается от Сибири). А если взять к юго-западу — километров через сто по тайге проходит чисто умозрительной линией китайская граница. Кое-где разбросаны чисто символические погранзаставы с той и с другой стороны, но никакого проку в них нет, очень уж грандиозны размахом необитаемые места, где потерявшегося человека не отыщет и дивизия, где редкий охотник, потайной старатель или ломщик жадеита теряется, словно бусинка в аравийской пустыне. Даже гражданская война обошла эти места стороной — разве что особенно упрямые беляки, как и в Якутии, продержались года до сорокового, но нападениями населенные места не тревожили, очень уж долгие концы пришлось бы отмахивать. По этой же причине на них махнула рукой советская власть — как и на вовсе уж затерянные в чащобе раскольничьи скиты. Контрабандных тропок здесь нет — овчинка не стоит выделки, все пришлось бы волочь на себе, даже если пустить караван неприхотливых монгольских лошадок, не окупятся такие труды… Контрабандисты предпочитают более цивилизованные места, где есть железные дороги и многолюдье, а таможенники ничуть не уступают коллегам из более приближенных Европе мест по части изящного и непринужденного принятия «благодарности». Пора одиночек, крадущихся темной ночью через тайгу с тюком чесучи и флаконом кокаина, давно минули…

Никаких постов до сих пор не попадалось — собственно, они огибали по широкой дуге вычисленную с большим запасом «сферу жизненных интересов Логуна». Но потом стали понемногу приближаться к ней, заходя с северо-востока.

Ехалось скучно. Всякая охота к разговорам пропадает в таком рейсе через полчаса-час. Лара сначала металась от окна к окну, наслаждаясь экзотикой, но и это занятие ей надоело очень быстро. Валентин сидел, как статуя, временами словно бы дремал. Данилу он очень не нравился, но делать было нечего, напарников сплошь и рядом не выбирают… Судя по косым взглядам дяди Миши, чувства командира он разделял полностью. Но русифицированный литовец, если и чуял некую настороженность в окружающем воздухе, не подавал виду. Спокойный, уверенный в себе профессионал — вот этого Данил не мог не оценить.

— Автомат прикрой чем-нибудь, — сказал он, не оборачиваясь. — Впереди кто-то топает. Деревня близко, подбросим, а заодно и поговорим…

Таежная стежка давно сузилась до ширины одной-единственной машины, так что, появись встречная, разъехаться было бы трудновато. Валентин прикрыл автомат курткой. Старуха, рассмотрел Данил. «Уазик» катил не быстрее велосипеда.

— Ты, главное, смотри, чтоб не рявкнула, — хмыкнул дядя Миша. — Ходят байки, попадаются тут… минотавры. Идет себе баба по обочине, оглянется — а вместо лица медвежья морда…

— Шутите? — потянулась Лара.

— А черт его знает, — серьезно сказал Корявый. — В таких местах все бывает, это тебе не город. Чингиз семьсот лет пролежал, а про снежных людей я с детства слышал, только их тут зовут не снежными, а лесными хозяевами или соседями…

Бабка оказалась без всякой медвежьей морды — да и не такая уж старуха, лет шестидесяти. В машину она залезла, не чинясь. Данил еще обдумывал, как бы поестественнее с ней заговорить, не подделываясь под пресловутый народный говор (это одни столичные кинорежиссеры верят, будто сибиряки через каждое слово повторяют «чаво» и «однако»), но дядя Миша опередил:

— Немцы в деревне есть, мамаша?

— Один есть, — преспокойно ответила бабка. — Гон-зиц Иван Альфредович, из ссыльных. Так и прижился. А если вы про солдат, так их шестеро. С лейтенантом. На грузовой машине. Дальше поедете или как? — она смотрела на обернувшегося к ней Данила с философским спокойствием сагайской каменной бабы. — Хотите разворачиваться — сейчас будет развилочка…

— Зачем? — пожал плечами Данил. — Солдат мы не боимся, хоть и непонятно, что они делают в такой глуши…

— Встали кордоном, — сказала старуха. — Утром по радио говорили, что в Тохаре неспокойно, где-то в деревнях уже резня началась, тохарцы с русскими…

— Мать твою, и до нас докатилось… — начал дядя Миша, но Данил перебил:

— Кто говорил, Москва?