— С «Точмаша». Там стояли три штуки, Институт Леса собирался их в пожарные бульдозеры пересобачи-вать… — Бортко уже говорил серьезно, без малейшего украинского акцента. — Вам, голубчик, не кажется — в последнее время что-то слишком много вокруг вас суеты? Я не о вас персонально, понятно.
— У меня тоже такое впечатление, — печально вздохнул Данил. — В толк не возьму, чем мы такую напасть заслужили…
— Это все — шуточки на уровне первоклассников, — кивнул подполковник в сторону танка. — Самое большее тянет на хулиганку, адвокат вытащит или сведет к условному.
— А ствол?
— А ствол они в танке нашли, когда ехали. Нажрались, потянуло перед телками пофорсить… и ведь не докажешь обратного, правда?
— Не докажешь, — сказал Данил зло.
— А вам — сплошные нервотрепки. Пресса, ТВ, астральные послания, Москва чего-то на вас взъелась со страшной силой…
— Да ну?
— Точно тебе говорю, — ухмыльнулся Бортко. — Генерал только что из белокаменной, так его там приглашали в кабинетики с отделкой из дуба, поили кофеем и толковали ласково, мол, не мешало бы кое-кого и приструнить с соблюдением всех формальностей…
— Который генерал-то?
— Правильный генерал, дружок, правильный… Те кабинетики, как бы это по деликатнее, в общем-то и не начальство, да нынче так все запутано, что не знаешь, кому и услужить надлежит со всем рвением, а кого послать. И генералы — оне разные бывают, пан Черский, один службу несет, а другой, прямо скажем, услужает… Не углядишь вовремя — он, охальник, тебе бяку и замастырит…
— Укорачивать охальников-то надо бы, — сказал Да нил. — Чтобы мундир не позорили.
— Так и я говорю, хлопче… Только разница большая: со стороны ли кто попытается, или свои окоротят.
— Главное — было бы желание, — сказал Данил.
— Желания, хлопче, мало…
— Резонно, — сказал Данил.
— Жизнь наша, как говаривал мой ротный старшина, богата нюансами оттенков. Вовсе не обязательно заводить на человека папочку под жутким названием «Уголовное дело». Можно еще и мешать, да так тонко, что ему и жалобы-то свои нельзя будет сформулировать четко. Если станет гордыню ломать, на жалобы размениваться…
— Говорят, настоящий гешефт — это когда баш на баш…
— А что, слушал плохо?
— Да нет… — сказал Данил.
— Скучно мне что-то стало последнее время. И побеседовать толком не с кем. Ты-то счастливец, разговоры ведешь сплошь интересные и замысловатые. Мне завидно. Поделился бы кто товаром, хоть и подпорченным поцарапанным…
— А дарителю такая щедрость боком не выйдет?
— Не все же в папочку-то идет…
— Я подумаю.
— Только недолго, хлопче, а?
— По рукам, — сказал Данил.
Дипломатия была не столь уж и замысловатая. Медведь тонко намекал, что генерал Стекольщиков против Кузьмина не попрет ни за что, а вот Скаличев способен на сюрпризы. О том, что Бортко мечтает схарчить Скаличева с косточками, в иных милицейских подразделениях знали и служебно-розыскные собаки. И Бортко недвусмысленно требовал Липатова.
Данил прикинул, что он теряет и что приобретает. Выгоды от дальнейшего обладания Липатовым были, честно скажем, сомнительные — тот и в самом деле, похоже, был пешкой. А вот с Бортко отношения портить в нынешней зыбковатой ситуации никак не следовало.
— Ты за что меня уважаешь? — спросил Бортко, возвышаясь над ним.
— За четкое знание пределов. И рубежей ссученности.
— А еще?
— За способность железно держать слово.
— Вот то-то, — сказал подполковник значительно. — Между прочим, я тебя за то же самое уважаю… — самую чуточку, — добавил он тут же, явно заботясь, чтобы Данил не возомнил о себе чрезмерно. — А то иной разойдется, на басы берет, бульдозера танцует… Дотолковались?
— Дотолковались, — сказал Данил.
— Парня зачем покалечил?
— Покалечить — это значит руку оторвать, — сказал Данил. — Или ногу. А то и голову — в веселой неразберихе кавказских гор. Рука заживет, а голову не приставишь.
— Ну-ну… — Бортко похлопал его по плечу. — Ладно. Вон там стоит паренек в красной куртке, он с тебя сейчас показания снимет насчет танковой атаки на недвижимое имущество — и гуляйте себе, пан Черский, да не забывайте про уговор…
…Ирадж Казеран, выполнявший при иранских партнерах Кузьмича примерно те же функции, что и Данил здесь, мало походил на классического «восточного человека», каким его представляют никогда не бывавшие южнее Каспия люди. Он не носил буйной черной боро-дищи, да и волосы были скорее каштановые, глаза серые, а нос — отнюдь не орлиный. На Востоке, между прочим, не редкость и голубоглазые блондины, виной всему и древний генотип времен Александра Македонского и Рустама, и сотни тысяч пленников с севера, разбавившие туранскую кровь славянской… В обычном европейском костюме Ирадж вполне сошел бы и за русака-мешанца.
Данил не спешил, как и полагалось по восточному этикету, терпеливо ждал, когда гость допьет чай и попробует всего понемногу. Угадав момент неуловимой перемены атмосферы в сторону дела, спросил:
— Почему не сообщил? Встретили бы…
— Так решили, — кратко ответил Ирадж. — Со старшими спорить не принято. Я летел с тремя пересадками, хвоста не было, ручаюсь. Вас пробовали обижать?