Индейцы и школьники

Алёшка встал, взял со стола свою тарелку, вывалил остатки в бак под умывальником и стал мыть посуду. Настроение было препоганое. Он выдержал экзамены в ленинградский Военмех, и ему не хватило балла. Вернее, для своих, для ленинградских, конкурс был на целых два балла ниже. Он, как и было отцом сказано, приехал к тётке на Лиговский договориться о жилье, нет, он даже и не думал там жить – лишь прописаться на время. Конечно, он не рассчитывал, что мать Яктыка и Жорки встретит его с распростёртыми объятиями, но что вот так встретит – не ожидал. Что там долго вспоминать – как крыска из норки – так и Зина Трошина из тёмного провала коридора бросила ему простые и обидные до невозможности слова: «Тесно у нас». Да как же «тесно», если Яктык мариманил, Жорка уехал в Гатчину и тётка Зинка одна жила в квартире?

Но… Что есть, то есть. Родня. Родня чаще обиды копит, в сердце носит. Чаще и посылает. Далеко-далёко.

Анатолий Филиппов догадался закрыть рот. Ссутулившийся и тихий, сидел он за кухонным столом, по-вечернему, запросто одетый – в майке и старых «огородных» брюках. Худые ступни зябли на крашеном суриком полу. Он пытался взять сигарету из пачки, но проклятые клешни будто отказали – дрожали, мяли, рвали тонкую бумагу – уже третью сигарету раскрошили. Наконец он просто взял пачку, чуть стукнул, вынул ртом сигарету, наклонился к плите, прикурил от огня под шумевшим на плите чайником, подошёл к окну и судорожно выдохнул дым в открытую форточку.

«Сестрица! Ах, сестрица!»

Разбуженная обида радостно укусила сердце, стала любовно жевать, как старый пёс, крайними зубами прихватывая кругляк мосла. Не было чем дышать.

– Толя… Толь, что же делать-то? – Александра подошла к мужу, положила руку на плечо. – Что делать-то будем?

Толя помолчал. Оглянулся на сына. Алёшка вроде бы домывал чашку, всё так же не поднимая головы, но явно вслушивался, ждал отцовского решения.

– Ничего делать не будем, – Толя резко затянулся затрещавшей цигаркой, выдохнул дым в форточку. – Ничего. И не смотри так, Саша. Не буду я унижаться. Не поеду. Если после всего, что сделали, «тесно» ей, пусть просторно станет. Без нас. А ты… Иди сюда, сынок. Ну? Чего стоишь? Иди, не бойся, не укушу. Что есть, то есть. Присаживайся. И ты, Саша, садись, слушай.

Филипповы сели за стол. Алёшка молился, чтобы не вышел из комнаты Колька – только его ещё не хватало для полного комплекта.

– Значит, так сделаем. Будешь у меня работать. Пойдёшь в первую бригаду. Будешь плотничать. Вечером – готовиться, учиться. Всё, что заработаешь, – твоё. Будешь халтурить – накажу. Будешь стараться – заработаешь ещё. Понятно?

– Толя!.. – Александра подала было голос, но осеклась, увидев редкостно голубой блеск в глазах Филиппова.

– Нет любимчиков, мать. Хватит играться. Видишь, какой вымахал? Под юбку уже не затолкаешь. Ничего, поработает, поймёт, сколько денег штаны узкие (Филиппов глянул на сына) стоят. И сколько «щиблеты». Надо было лучше учиться!

– Куда уж лучше? – вскинулся было Алёшка, но отец брякнул клешней по столу.

– Две «четвёрки» кто получил?! Я?! Ты что, не знал, что поступать надо с первого раза? Слабо было? Так ты, сынок, думал, тебя по головке жизнь погладит? Или меня гладила?! Или, вон, мать, о ней ты знаешь хоть что-то? Остаться одной у тётки, когда всю родню расстреляли!

– Как – расстреляли? – онемел Алёшка. Он впервые услышал что-то такое, о чём всю жизнь старательно молчали родители.

– Молчи! Толя, молчи! Ради бога, молчи! – крикнула Александра мужу. Ужас провёл липким, холодным пальцем по её позвоночнику.

Филиппов только глянул в глаза сыну. Внимательным, долгим прищуром.

– Не знал, сынок? Ох, сына-сына… Как мало ты ещё знаешь.

– Папа!

– Тихо. Всё, хорош. Надо будет, пора придёт – расскажу. А сейчас – забудь, что слышал. Понял?

Алёшка кивнул, стараясь не зацепиться взглядом за колючки отцовых глаз. Таких странно спокойных, каких он ещё не видел в жизни.

– Хватит. Теперь бейся. Против этой жизни бейся. Доказывай, чего ты стоишь. Что ты можешь. Всё. Спать всем. Завтра со мной вставать, – Филиппов посмотрел на погасший окурок. На секунду задумался, будто отключился. Так и стоял, смотря на чёрный уголёк да на прикус на фильтре. Потом вздохнул: – Значит, рано вставать. Пошли спать.

2

Сколько Алёшка, Алексей Анатольевич Филиппов, жил на белом свете, столько он искал себе друга. Любовь найти легче, любовь сама на голову сваливается, сама, если хочет, отваливается. А вот друга найти сложно. Знакомых полным-полно, приятелей хватало, а вот друг был у Алёшки один-единственный – Гришка Жадов.