Иная судьба

Освобождённый мир ласково ворчал в уши. Казалось, дай только волю — оближет тысячью пламенных языков — в знак благодарности.

Безумие теней прекратилось, и заговорщики вернулись в свои дома — не нужно больше ждать страшной участи.

Мнемозина пришла не сразу.

Геката ждала — явится Стикс. Прямая, словно копье и холодная, как воды ее реки. Шагнет в комнату, скажет: «У всего мира с языка не сходит, как ты отравила отца». А потом случайно, небрежно обронит что-нибудь мудрое — если внимательно слушать Стикс, то обязательно можно услышать что-нибудь мудрое.

Но пришла Мнемозина. Всеведущая шмыгнула в комнату серой мышкой, с опаской покосилась на котлы и травы, отказалась от вина и фруктов (подземные уже считали, что брать что-нибудь в рот во дворце Гекаты — себе дороже). Комкала и разглаживала в пальцах кусочек воска — Мнемозина вечно носится с этими своими восковыми табличками…

Интересно, подумала Геката — что она туда записывает обо мне?

— Хорошо, — прошелестела Мнемозина. — Поверили все. Даже Нюкта.

Переспрашивать ее или подозревать во лжи не приходилось — Всеведущая не лгала.

Хотя ходили слухи, что она и не была так уж всеведуща.

— Перс, сын Крия, взошел на престол подземного мира, — тягуче сказало левое тело. — Геката, дочь Перса, отравила своего отца и свергла в Тартар. Зачем?

— Затем, что была среди заговорщиков, которые не хотели, чтобы он правил, — отозвалась Мнемозина торопливо. — Все знают. Все поверили. Нюкта даже не сердита на тебя. Когда я видела ее — она смеялась. Сказала: как невовремя подвернулась эта девочка, богиня перекрестков. Кто же знал, что она такая талантливая, нужно будет присмотреться…

Геката неспешно рвала лепестки золотого лотоса — разминала в пальцах, и приторный запах заставлял улыбаться шире, верить в успех…

— Да?

— Да. А потом она сказала, что ты оказала им услугу. Показала нужный путь. Она даже назвала тебя — Прополос, указывающая пути…

Геката молчала, склонив голову над сосудом с золотыми лепестками.

— Теперь они знают: нужно искать того, кто смог бы совладать с миром. А уже потом…

Потом — обращать в тело. Делать бездумной оболочкой для великого Эреба. Первомрака, утратившего собственную плоть.

Рвущегося править в мире, который создал.

Полагающего, что мир — это его собственность, как дворец, или как кровать, или как оружие. Не понимающего, что мир — капризное дитя, обретшее собственную волю, выросшее и не желающее повиноваться древнему отцу-самодуру.

Желающее быть вольным, как его жильцы.

— На кого же Эреб собирается обратить благословенное внимание? — голос Гекаты кольнул коварной, отравленной иглой. — У нас не такой богатый выбор. Я не подхожу, как остальные женщины — верная жена Нюкта такого может не понять… Не на своих ли детей? Их младший сын выглядит способным вместить такое.

Мнемозина поежилась, и Геката позволила себе широкую улыбку — призрачным, правым телом.

В подземном мире неохотно говорили о младшем сыне Великой Нюкты. Или о его предназначении.

— Или, может, они выберут Харона? Я не стала бы так рисковать — в конце концов, он просто глуп. Да и силы в нём…

Мнемозина возится в углу, пошмыгивает носом, перебирает таблички. Вся — сплошное притворство. Геката ценит притворство, и потому с Мнемозиной ей легко.

— В ее речи проскользнуло слово — «Крониды»…

— Ах, как интересно, — шелестит Геката. Неспешно отбирает десяток соколиных глаз — сыплет в огонь. Приправляет пригоршней остро пахнущих трав. — Великая Нюкта хочет ставить на новую силу! Не на подземных — на земных, не на титанов, на богов. На новое поколение. Решительное, свободное. И жаждущее править. У них ведь едва не случилась война из-за трона на Олимпе, ты знаешь?

Спрашивать у вездесущей Мнемозины — «ты знаешь?» — приятно. Правое тело видит, как вездесущая вздрагивает, на миг выпрямляется, скидывает образ серой мышки.

— Да, Прополос. Титаны и сыновья Крона готовились к войне. Всех со всеми — за трон. Они заключали союзы. Они вели интриги и собирали армии. Уже были первые стычки… И тогда некто мудрый… утверждают, что Афина, дочь Метиды из себя самой… предложил устроить Состязание. Тот, кто выиграет, получит Олимпийский престол. Второму достанется море.

— Третьему не достанется ничего, — шепчет Геката, разгоняя пламя душистой метелкой полыни. — Они так хотят править, новое поколение… Эти мальчики. Ну что же, посмотрим, посмотрим…

Мнемозина подходят из угла — и они смотрят в вещее пламя вместе.

Зевс — огонь сияет вдруг солнечным светом, вырисовывает гибкую фигуру. Нет, не мальчик — возмужал полстолетия, что прошло со свержения Крона. Легкий, стремительный, яростный и веселый, любимец женщин, Освободитель Циклопов, которые сковали ему трезубец. Уничтожитель драконов, которых пытался натравить на людские селения Менетий… Зевса почитают сатиры, нимфы и люди, любят — нереиды, и все шепчутся, что на состязании ему уж точно быть первым.