Иная судьба

Стукнуло там, внутри. Раз, другой, потом разошлось, неуемное…

— Он их нашел.

Хмурый лысый божок, пожиравший жаркое на песке, пожал плечами.

— А что ж не найти. Кого люди выдали… кого нимфы. Страшно, понимаешь, если твою семью грозятся в Тартар запихать. Так это… он тебе тут передавал кое-что.

Голос Крона был нестрашным. Не грозным. Заглушался чавканьем.

Может быть, отец на такое и рассчитывал.

— Говорит — если явишься, то сестер отпустит. А не явишься — ну, тогда пережрет всех до единого. Там уже, к слову, костер зажгли, овощи приготовили…

И на лук мой косится. Мол, ага, ага, давай, стреляй.

Наверняка ведь его сюда в наказание какое-нибудь прислали.

— Что бы сделал ты?

— Чего?!

Оторвался от жаркого, уставился на меня прищуренными глазками. Даже жир с губ вытер.

— Что бы сделал ты? На моем месте?

Божок хмыкнул. Пожал плечами.

— А не пошел бы. Тут, конечно, к вечеру весь остров сплющат — и великаны, и титаны, и чудовища. Но сбежать-то, наверное, можно.

— Хорошо, — сказал я. — Передай ему это.

— Что передать?

В ответ я посмотрел на Амалфею: мне прискучил разговор.

Очень скоро божок покинул берег бегом, невнятно ругая «проклятое отродье» — непонятно, то ли козу, то ли меня.

Я встал. Отряхнул песок с бедер, со шкуры черного леопарда, по которому однажды не промахнулся…

Интересно — что чувствует стрела, которая так долго летела к цели, а теперь — вот-вот и поразит ее?

Наверное, одно. Стремление попасть.

— Ты все-таки идешь? — шепнул голос из-за плеч. — Напрямик, в ловушку? Зная, что может быть… там?

— Да, — ответил я впервые. — Я иду. Иду на Олимп.

— Но почему?! Почему — так?

— Потому что Крон не знает, для кого это ловушка. Потому что я понял. Потому что я долго учился не промахиваться…

Песок запел свою сухую, тихую песнь под ногами.

— Потому что это ты, Ананка моя.

* * *

На площадке перед Олимпом было глухо. Горели костры — на них готовились блюда, которых никто не касался. Благоухали сосуды с медовым вином — к которым никто не притрагивался.

Титаны прятали глаза. Светлоусому Япету еще приходилось унимать сынка — голубоглазого Прометея. Предвидящий хватался за голову, шептал: «Как мы можем позволить такое!»

— Цыц, — с сердцем выдал вещий Япет. — Не тебе о путях Ананки судить.

И спрятал глаза, как все — чтобы не смотреть туда, в центр площадки.

Три девочки, уже входящие в возраст девушки. Двое мальчишек — старший пытается рассказать младшему какую-то историю про лошадей. И мать — с пустым, отрешенным лицом, в разорванных одеждах. Глаза-звезды потускнели, лицо — в царапинах, и тихая песня — безумная — слетает с губ.

Мужа с пира жена зовет:

Заплутал средь хмельных друзей.

Плачут дети, угас очаг —

Возвращайся, хозяин, в дом…

Мать не видит детей. Не видит дочерей: рыжая худышка Гестия обнимает высокую, светловолосую Деметру. Младшая, Гера, гладит материнскую руку, шепчет: «Мама, не надо опять эту песню, давай я лучше другую…»

Не видит сыновей. Зевс сжимает зубы, цедит, что вот, ему бы только вырасти, а он бы этого гада, он бы… Посейдон кивает и подтверждает: еще как, да. Вместе.

Мать не мать — она жена, зовущая мужа с пира.

Муж с пира возвращаться не собирается. Муж собирается на пир.

Крон Криводушный, сын Урана, Повелитель Времени, расхаживает по площадке. Спокойный, довольный. Бросается распоряжениями: тут нужно бы топлива в костры подкинуть, а тут — еще баранов прирезать. Обещаниями тоже бросается: ничего, мол, братья и сестры. С кем не бывает. Вот кончится сегодня все и заживем, заживем!!

А титаны и титаниды прячут глаза, будто не Крон перед ними — безумный Уран, ввергавший детей в пасть Тартара.

Будь их воля — они заткнули бы еще и уши. Чтобы не слышать отрывистых фраз, которые вырываются изо рта предводителя.

— Думала убрать меня… ха! Да я ее саму… свиток ее… в пепел… А ты ее послушала — на кой?! Обманула тебя, она и меня так же, с этим пророчеством. Ну ничего, я знаю… у меня теперь есть, чем… вот только это кончится…

А это всё не кончается.

И ожидание становится вязким, и у Крона заостряются скулы, и Повелитель Времени, гневно вскрикивая, подгоняет мгновения, как непослушных овец: когда же, когда же… скоро?! Какое там скоро!

Вглядывается в лица с опущенными глазами. Где — этот, который воплощенное пророчество?!

Где тот самый сын Времени? Где — Климен?

…нет его.

Пророчество коварно. Оно прилетает из ниоткуда, из невидимости.

Вдруг.

Мелькнуло в воздухе мгновение. Ужалило. Пропало, подмигнув искристым бликом.

Крон, вскрикнув, схватился за плечо. Сквозь пальцы брызнул ихор — солнечными лучами полыхнул в воздухе, рассыпался потерянными для времени минутами.

— Что это, мама? — прошептала Гестия, оглядываясь.

— Что это? — выдохнул, хмурясь, Зевс.

— Что… — далеким эхом простонали титаны.

Вторая стрела мелькнула в воздухе рыбкой. Или нет, не вторая. Та самая стрела, только прилетевшая во второй раз.

Опять из ниоткуда.