— Возле платформы я покупал пирожки с мясом на завтрак. А расстались мы с ней в метро у автоматов. Она бросила монету и двинулась к эскалатору. И вдруг спустя три минуты промчалась мимо меня, не заметив, и успела заскочить в последний вагон. Кстати, перед этим тридцать минут электричек не было, так что, возможно, она ехала вместе с Глебом.
— А вы уже знали про расписание, про электричку…
— Нет, машинально запомнил время на перронных часах, а проверил потом, после рассказа Дуни.
— Зачем?
— Меня интересует, — отчеканил Алексей, — кого обвинил юноша тут за столом и был ли кто-то третий на даче.
Опять закружилась голова, как от вина с терпким тонким букетом. Катя подошла к окну. Он пристально наблюдал. «Я его боюсь — давно, с первой встречи… но не могу выгнать… какое-то безволие, гипноз — оттого еще более боюсь».
— Он нас разыграл, — ответила она вяло.
— А после розыгрыша взял да отравился, так?.. Нет, Екатерина Павловна, он не играл… то есть играл, конечно, но всерьез. В ком, в ком, а в юношах я разбираюсь.
«Правда голубой»! — пронеслась смятенная мысль. — И не скрывает!»
— И в экстремальных ситуациях, — продолжал «голубой» хладнокровно. — Я знаю этот миг — между жизнью и смертью.
— По собственному опыту?
— Да. И по чужому.
— Да уж, вас голыми руками не возьмешь.
— Никому не советую. Одинаково владею и левой, и правой. Так вот, Екатерина Павловна, — тон его опять переменился: от жесткости, даже жестокости — к усмешке. — Я «заложил» вам женщину, которая мне чрезвычайно нравится. В ответ вы должны заплатить.
— Чем?
— Откровенностью — на большее не претендую. Что вам рассказала Дуня?
— Ничего такого, она просто испугалась, — Катя с раздражением отметила свой умоляющий тон. — Имейте в виду, если с ней что-то случится, я…
— Вы меня боитесь? — спросил он прямо и помрачнел.
В наступившей паузе металлически пискнули часы на его руке, он взглянул, перевел взгляд на настенные.
— Ваши отстают на полминуты, уже пять. Наконец зашипело, загудело, ударило. Стало как-то свободнее.
— Алексей Кириллович, вы разбираетесь в юношах… у вас сын?
— Нет. У меня нет детей.
«К сорока-то годам! Да, дело нечисто…»
— Просто приходилось иметь с ними дело.
— В «детской комнате» милиции?
— В другом плане. Это неважно.
— Послушайте! — осенило Катю. — Вы военный?
— В отставке.
— Офицер?
— Вышел полковником.
— Ого! И вы уверены, что Глеба убили?
— Нет, конечно, не уверен. Скажем: пятьдесят на пятьдесят. Он был в шоке, и очень сильном.
— После смерти отца — это очевидно.
— Екатерина Павловна, молодости отпущено столько энергии и радости жизни, что… через полгода сходить с ума даже от смерти отца… Как я понимаю, вы одиноки, наверное, тоже хоронили близких.
— Но мой папа умер своей смертью, в результате долгой болезни. И то я два года не находила себе места. Да и сейчас…
— Вы никому не угрожаете, не мстите, никого не выслеживаете. Ваши реакции обычны, у Глеба — нет.
— Он ненормальный.
— Ничего подобного! Я за ним наблюдал: он вел себя нормально — для человека его лет… в ситуации катастрофической. Он был уверен, что выследил убийцу своего отца.
— Среди нас?
— Среди нас.
— Тогда почему он его не назвал?
— Это загадка.
— Вот видите! Ни в чем он не был уверен…
— А вы представьте, например, — перебил Алексей как-то вкрадчиво, — что человек этот был ему очень дорог.
— Убийца?
— Да.
— Вы на что намекаете? — Катя усмехнулась презрительно. — До третьего сентября я не подозревала о существовании этого мальчика, вообще о его семье.
— А он о вас, может быть, подозревал. Записку, во всякою случае, он оставил вам.
— И цианистый калий! — вырвалось у Кати против воли.
— Что? — Алексей весь подобрался, словно готовясь к прыжку. — Яд? Отдайте его мне!
— Ну нет! Пока я не разберусь…
— Пока вы станете разбираться, яд может быть использован.
— Если вы подразумеваете самоубийство, то я…
— Что вы?
Она исподлобья поглядела на него.
— Я верю… я хочу верить в Бога.
— Что же вам мешает?
— Бес, должно быть, — она усмехнулась.
— Некий бес здорово наловчился проворачивать самоубийства, — пробормотал Алексей. — Но может быть, и яд, и записка предназначены не для вас.
— А для кого?
— Для кого-то из нашей компании, а вы — всего лишь посредник. Смените учеников.
— Вы говорите, как Вадим. Но пока я не разберусь…
— Кто такой?
— Мой единственный друг.
— Он прав. Знаете, о ком мы весь вечер говорили с вашей подругой?
— Она мне не подруга.
— Это да. Только о вас. Причем не по моей инициативе.
Кате вдруг стало холодно. Она захлопнула форточку и села за стол. Лицо Алексея в светлых сумерках показалось очень молодым и очень опасным.
— Если уж речь зашла об учениках, Алексей Кириллович, то зачем вам нужен английский?
— Для особого спецзадания, — он опять улыбнулся, опять ярко блеснули зубы. Вот откуда ощущение опасности: он чувственный, наверное, даже порочный человек.
— По спецзаданию вы пришли сюда еще третьего сентября?
— По объявлению.
— Вы приходили дважды.
Он вновь весь напружинился, как перед прыжком.
— Кто вам донес?
— Не скажу. («Только бы не выдать Дуню!»)
— Я знаю, — сказал он медленно. — И мне это не нравится.
— Что именно?