Инь vs Янь. Книга 2

Лежу уткнувшись взглядом прямо в центр широкой груди Рамзина. Просто дышу его запахом. Он пахнет собой — потом, сексом, еле уловимым оттенком своего парфюма, который теперь почему-то не раздражает. И еще мною. Наши ароматы переплетаются в моем расслабленном сознании и видятся мне причудливо красивой сложной живой вязью пульсирующих сверкающих нитей которая сплошь покрывает наши тела единым видимым только мне потрясающим рисунком. Моя голова на плече Игоря, сильные руки вокруг меня, окружая и заключая в клетку, а волосатые конечности переплетены с моими ногами. Прямо идеальная картина, которая наверняка должна была ранее вызвать у меня острый приступ раздражения, заставить ощутить себя почти в западне чрезмерного присутствия в моем личном пространстве. Но вместо этого чувствуется только покой. Именно так. Не какое-то там искрящееся фейерверком счастье и неземное блаженство, о каком любят разглагольствовать в фильмах и книжках. Нет. Я лежу, вытянувшись вдоль мощной фигуры Игоря, и в моем теле нет ни единой напряженной мышцы. В голове не мечутся ставшие непрерывными в последнее время размышления и сомнения, не толпятся, вытесняя друг друга, противоречивые и взаимоисключающие переживания и гнев. Полный штиль. Так, словно все во мне взяло краткий тайм-аут от любых эмоций и ощущений. Пальцы Рамзина очень медленно скользят по моей спине, ровное дыхание шевелит мои волосы, мы молчим, очевидно, каждый о своем, и при этом мне поразительно, даже оглушающе спокойно. Нет обычного горького похмелья после наваждения всепоглощающей похоти. Я впервые не чувствую себя пойманной в ловушку собственной тяги к этому мужчине. Не раздражаюсь от чрезмерного собственничества, которым пропитано каждое мельчайшее движение его рук. Не ощущаю вины и злости за то, что получаю огромное удовольствие, сама касаясь его кожи. Внутри неожиданно воцарилась звенящая совершенством тишина. Я осторожно пробую ее на вкус, никуда не торопясь ощупываю и почти лениво исследую, желая понять ее странную природу. Это однозначно не столь знакомое раньше опустошение, после которого всегда приходит боль от постоянного чувства одиночества. Так было всегда в моей жизни. Неважно, кто и как близко ко мне бы ни был и как глубоко не погружался в моё тело, понимание, что это не более чем мираж, реалистичная проекция, а сама я нахожусь в одиночном полете в миллионах километров, не покидало никогда. И ни алкоголь до полной невменяемости, ни секс до отупения не помогали. Они истощали и выматывали тело, затуманивали сознание, но никогда не давали настоящего чувства покоя, ни даже тепла истинного присутствия. И никто из тех, кто был рядом раньше, не мог меня и отдаленно приблизить к этой тишине, царящей сейчас в душе. Может, просто потому, что все они и сами были такими же изъязвленными одиночеством созданиями, как я, суетливо мечущимися в попытках найти живительную влагу настоящей человеческой близости, способной излечить эти раны. Вот только искали мы ее в той иссушенной собственной неспособностью отдавать почве, где ее просто не могло быть в принципе. А средства, что использовали для этого, лишь еще больше ранили нас самих, делая уже неспособными узнать желаемое, даже когда мы утыкались в это носом.

— Хочу знать, о чём думаешь, — тихо произносит Игорь и зарывается одной рукой в волосы на затылке. — Всегда хотел.

Я насмешливо фыркаю и тут же улавливаю, как вздрагивает большое тело от моего резкого выдоха, и это наполняет меня незнакомым чувством удовлетворения и чувственной властности. То, что Рамзин больше не скрывает, как на самом деле чувствителен и как бурно реагирует именно на меня, было отчего-то дико приятно. Причем совсем не как утешение для самолюбия, что, мол, я на него влияю ничуть не меньше, чем он на меня. Просто каждая дрожь его тела от моего дыхания или случайного касания будила потребность сделать так снова. Сделать много больше. Прочувствовать его удовольствие как свое. Пропустить через себя, многократно усилить и вернуть, чтобы опять буквально слизать с его кожи. Похоже, в моем личном наркотике под названием «Игорь Рамзин» появились новые элементы и нюансы, стократно усиливающие зависимость.

— Не веришь? — усмехается он в ответ и опускает одну ладонь на мою ягодицу и сжимает, вызывая теперь у меня стон удовольствия, которому вторит ускоряющийся ритм его сердцебиения у самого моего уха.

— Почему же, верю, — отвечаю я, возвращая любезность, медленно лизнув его горло. Черт, похоже, зрелище того, как судорожно дергается его кадык и напрягается челюсть, может стать одним из моих любимых. — Ты, конечно же, хотел знать, думаю ли я о тебе и твоем члене каждую минуту? Но вряд ли тебя когда-то раньше занимали другие мои мысли. На них тебе было глубоко плевать.

Игорь напрягается на несколько секунд, и я явственно улавливаю борьбу, в нем происходящую, и мысленно отвешиваю себе подзатыльник. Когда ты научишься прикусывать язык, Яна, чтобы не портить редкие хорошие моменты?