Женщина хочет испытать меня? Ла-а-а-адно-о-о. Это ведь не должно быть слишком мучительно? Хотя, даже если так, разве у меня есть шанс отказаться или не справиться? Ни единого. Яна пристально и с ожиданием смотрела мне в глаза. Все наши прежние отношения строились на том, что я принуждал ее. Даже наслаждение было навязанным, без права отказаться или как-то повлиять на сам процесс. Раскаивался ли я? Лишь частично. Может, в методах, но не сожалел ни о единой капле совместного кайфа. Что же сейчас? Яна, очевидно, хотела быть сверху, быть главной, владеть ситуацией, но в отличии от меня она давала мне выбор. Право отказаться. Да ни за что в жизни!
Я прикрыл глаза и откинул голову на стену, расслабляя тело. Не знаю, как ещё можно продемонстрировать готовность отдать все в её власть.
— Скажи мне… — требование, произнесённое у самых губ, тихое, не такое властное, какими были мои, но при этом не менее неумолимое.
Открываю глаза. Смотрю прямо в ее зелёные напротив. Не знаю, может ли она прочитать в моих всю степень готовности, и поэтому шепчу.
— Всё, что захочешь…
Я всё сделаю, твёрдо говорю себе. Но когда руки и губы проходятся по подбородку и горлу жадными уверенными поцелуями, добавляю… наверное. Мучительница никуда не торопится. Наслаждается процессом, нисколько этого не скрывая, хотя в её глазах настороженность. Ждёт, когда моё властное нутро всё же полезет наружу. Ну нет. Когда горячие прикосновения скатываются ниже, и Яна медленно облизывает мой сосок, неотрывно наблюдая за моим лицом, сжимаю кулаки и борюсь с острейшим желанием прекратить это издевательство. Задыхаясь, выдерживаю, когда она истязает лаской второй. Стойко переношу дерзкие исследования рук и рта, хотя голова дико кружится от того, что вижу, насколько это нравится самой Яне.
Выражение её лица непередаваемо. Будто получила давно и неистово желаемое и теперь наслаждается каждым скольжением. Прямо как я сам, лаская её. Почему я не позволял ей этого раньше? Да потому что был жадным и эгоистичным мудаком, которому и самому было мало всего этого, чтобы еще и делиться. Даже с ней. Возможно, мне следует ощущать за это стыд. Возможно, но мне сейчас чертовски не до этого. Потому что бороться с самим собой становится сложнее с каждой секундой. Яна плавно опускается на колени, целуя и прикусывая по дороге мой живот, и мышцы под этими прикосновениями дёргаются как от разрядов тока. Я думал, что раньше знал, что такое невыносимо хотеть? Ладно, нужно признать, что прямо сейчас мне открылся совершенно новый смысл этого понятия. Стирать в порошок зубы, стараясь не стонать выдавая, насколько сильно нуждаюсь в большем, нет больше сил. Ломать себя, вынуждая стоять неподвижно, когда похоть и необходимость получить всё сию же минуту и так, как хочу, ревёт во мне взбесившимся зверем. Толкнуть на спину, распластать под собой, раздвинуть ногами бёдра и насадить на член — вот, что я могу. И делать это ближайшие несколько дней снова и снова. Наказать за эти пытки… Заставить выть и царапать простыни, кончая раз за разом. Она будет умирать от наслаждения, даже если при этом ненавидит это… Я могу… но нет.
— Всё, в чём нуждаешься… — хриплю я, сжимая кулаки с такой силой, что ногти режут до крови, чтобы не сорваться, и зажмуриваю глаза… Не смотреть… не видеть лицо Яны прямо напротив моего паха.
Но когда она проходится обжигающим выдохом от основания до уже истекающей головки, бёдра сами дергаются навстречу, умоляя обратить дыхание в прикосновение. Но неожиданно Яна отстраняется и даже убирает руки. Да ради вечности, пытки инквизиции наверняка были милосерднее!
Не в силах сдержаться рычу и открываю глаза. Понимает ли эта женщина, до какой степени меня уже скрутило вожделение? Очевидно, нет, если продолжает тянуть из меня жилы. Мстит так за прошлое? Может, я и заслужил, но сейчас не способен признать этого. Не в таком состоянии.
Но тут я перехватываю взгляд зелёных глаз и замираю. В них страсть, восхищение, но и совершенно несвойственное Яне замешательство, даже робость. Что это, чёрт возьми? Поймав мой взгляд, она встряхивает головой, будто отмахивается от сомнений, и подаётся вперёд. Она решительно обхватывает ствол и проводит языком по нему, заставляя мои ноги задрожать, а глаза закатиться. И сквозь пелену навалившегося наслаждения я слышу её шёпот:
— Ладно, Яна, это не может быть ни черта сложным… Сто раз видела…
Новое обжигающее скольжение языка, лишающее способности соображать, и только секунды спустя в расплавленном мозгу формируется понимание того, что она сказала. Оно простреливает через всё тело, поражая мозг осознанием.
— Погоди… — ошалев от наслаждения и озарения, хриплю я, пытаясь вернуть себе способность соображать.
— Ты все верно понял, Рамзин. Надеюсь, ты не сильно пострадаешь, — усмехается Яна и, глядя мне в глаза, погружает меня в свой обжигающий рот.