Инь vs Янь. Книга 2.

— В каком смысле нет в живых? — тупо переспросила я. — Не ты ли мне толковала только что про их силу, волю и героические достижения на благо мира во всем мире или даже всех мирах. Как, по-твоему, они это могут делать, будучи покойниками? Это они, типа, на поприще спасения мира так подорвались, что склеили ласты или лапы, или что там им полагается? Или у них просто срок службы истек, и ты так образно выразилась?

Губы Амалии неожиданно дрогнули в легкой улыбке.

— Нет, Яна, это ты у нас одаренное создание в деле создания весьма красноречивых и доходчивых образов. Так что я даже не буду и пытаться с тобой сравниться.

Ну, в принципе, да. Меня иногда заносило, особенно когда злилась или возбуждалась. И тогда возникало такое впечатление, что мой язык начинал жить самостоятельной жизнью и командам из головного офиса не подчинялся. Так что вот прямо сейчас я помолчу и дождусь, пока Амалия сама пояснит, что имеет ввиду.

— Понимаешь ли, Яна, то, что подразумеваешь под смертью ты, очень отличается от того, как вижу это явление я. — Амалия опять сделала это свое неопределенное движение рукой. Я уже заметила — она всегда к нему прибегала, когда думала, что я не смогу понять то, что она до меня доносит. Но, может быть, она просто сама до конца не уверена, что знает, о чем говорит. Меня бы не удивил ни один из вариантов.

— Ок, давай поиграем в 'найди десять отличий', - пожала плечами я. — По мне так смерть — это конец всему. Полный и необратимый. Переход из движимого в недвижимое, от живого к неживому. Тебе больше не страшно, не радостно, вообще никак. Ты не дышишь, не думаешь, не чувствуешь, только лежишь и разлагаешься, отравляя вокруг воздух, — я нахмурилась, размышляя, как еще описать окончание жизни.

Воспоминания о маминой смерти, о ее медленном угасании пришли непрошенными, отняв на несколько секунд у легких способность расширяться, а глотку обожгло, как всегда в такие моменты, будто я щедро хлебнула расплавленного свинца. Этот жидкий раскаленный металл медленно потек вниз, облив обжигающей болью сердце и спустившись к диафрагме.

— А еще… смерть — это когда тебе больше не больно, — прохрипела я. — Ничего не болит уже никогда.

Жестокая тяжесть моих воспоминаний, как обычно, тянула меня к земле. Захотелось согнуться, свернуться клубком, немного побаюкать своё горе и память. Но нежданная волна тепла вдруг опять родилась в глубине моего живота, принося импульс сочувствия и утешения на каком-то совершенно неподвластном разуму уровне. Этот прилив нежности смешался с моей свинцовой болью, растворяя ее, облегчая, обращая из неподъемной тяжести непоправимой безысходности в сверкающие легкие снежинки светлой грусти.

Я, шмыгнув носом, судорожно выдохнула и сделала приглашающий жест, предлагая Амалии выдать свое видение явления смерти. Она же, если и заметила то, что эта тема вызвала во мне такой эмоциональный отклик, то никак не показала этого и даже тактично смотрела в сторону и только кивнула. А может, она из тех людей, кому нет дела до чужих соплей и переживаний. Такие всегда очень своевременно отворачиваются, чтобы под видом хороших манер не замечать чужой боли. Сама старалась стать такой последние годы.

Пару раз глубоко вдохнув-выдохнув, я совершенно успокоилась и откинулась в кресле, уже почти каким-то привычным движением расположив одну ладонь на животе. И тут же сама себе ухмыльнулась. Вот ведь страшная сила самовнушения! Я даже не знаю, права ли Амалия насчет беременности, и даже если и так, то сколько ему — часы, дни? А у меня уже совершенно иррациональное ощущение, что я не просто чувствую его, но и он непостижимо общается со мной. ОН? Общается? Господи, Яна, почему не она-то? Или они? Блин, крыша твоя, которую в этом сумасшедшем доме окончательно перекосило, общается. Ага, шлет сообщения во всех доступных форматах связи.

— Понимаешь ли, Яна, дело в том, что смерть привычного тебе физического тела совсем не является окончательным концом существования личности, — хотя говорила Амалия ровно и даже занудно, но я абсолютно точно чувствовала неуверенность в её тоне. — Она просто завершение определенного этапа, доступного для понимания большинству людей и в том числе и тебе, такой, какая ты сейчас. Но после этого не наступает ничто, полное отсутствие всего, как ты думаешь. И особенно это верно для существ, обладающих такой огромной силой, как драконы. Эта сила, или энергия, если тебе так легче будет воспринять, не может просто исчезнуть, рассеяться. Она остается цельной и продолжает жизнь в ином качестве и измерении. Драконы умерли в привычном тебе понимании, но они живут в новом качестве. А для взаимодействия с физическим миром выбирают братьев, наследников, несущих хоть каплю их крови и способных принять и направлять их силу.