— Рамзин, а что, до дома потерпеть не вариант? — пытаюсь я ухватиться за жалкие обломки разумной активности плавящегося мозга, в котором еще не стерлась инфа, где мы, и кто нас может услышать.
Он хмыкает прямо мне в затылок,
прижимается сзади и потирается, давая ощутить его стоящий член настолько отчетливо, насколько это только возможно сквозь ткань между нами. О-о-ох, Яна! Все плохо, плохо! Рамзин толкается жестче, и мои ноги вдруг начинают обращаться в мягкую резину. Все просто мегахреново!
— Рамзин, а как же быть с твоим обещанием не трахать меня, пока я не попрошу? — я прямо горжусь собой ровно одну секунду. Надо же,
какая у меня титаническая сила воли. Но
Рамзин отстраняется, и я едва не падаю,
получая от своего тела удар под дых от потери контакта с ним, и моё торжество както моментально испаряется.
— А ты уже готова попросить? — вот если бы не более низкий и хриплый тембр голоса, я могла бы сказать, что стоящему позади мужчине вообще по фиг на происходящее.
— Не-а. Не так быстро.
— Ну тогда, может, скажешь мне то, что я хочу знать о твоей реакции на Романа?
Почему, собственно, для него это так важно?
И если, и правда, важно, разве нельзя тоже пойти мне навстречу и поделиться хоть капелькой инфы? Почему я всегда должна быть той, кто уступает?
— А что мне будет, если откажусь? — я понимаю, что все разговоры просто оттягивают неизбежное.
— Лучше спроси, что будет если согласишься,
— руки опять блуждают по моему телу, и я,
кажется, прямо вижу, как мои рассудочные мысли начинают заплетаться и путаться, как нажравшийся пьянчуга в своих ногах.
— Ну и?
— Я не собираюсь отступать от своих слов, но если будешь послушной девочкой, то обещаю сделать нечто, что тебе понравится, — тягучее такое мурлыканье, за которым искусно спрятан властный рык. Этакая мягкая и ласкающая кожу нежная замша, натянутая на живой раскаленный камень.
Интересно, а можно пойти в полицию и пожаловаться на применение пыток в виде этого обволакивающего и выворачивающего наизнанку голоса?
— Бонус для нас обоих в ожидании, пока ты достаточно не поумнеешь, — продолжает издеваться Рамзин. — А если ты заупрямишься, то этот самый бонус будет только для меня.
Его пальцы спускаются ниже и оказываются там, где я их так желала почувствовать сегодня утром, и совсем слегка надавливают.
Внутренние мышцы отзываются такой судорогой, что, не опирайся я на стол, рухнула бы на колени. Да что б тебя, упырь деспотический!
— Так что ты скажешь? — его грудь опять прижимается к моей спине, сокрушая меня чрезмерной близостью.
Я должна еще и разговаривать? Прямо сейчас? Не-е-ет, это уже явный перебор.
Молчу, как стойкий оловянный солдатик, а мой хищник выжидает минуту, а потом так знакомо хмыкает. Даже знаю, как сейчас выглядит его лицо с этой «сама-ты-Янанапросилась» улыбочкой. А потом обе его руки уверенно ложатся на мои бедра, и я лишаюсь одежды ниже пояса. Мои брюки оказываются на лодыжках, и одну из них обхватывают пальцы моего мучителя и тянут.
— Подними! — командует он, и, само собой, я подчиняюсь. Ненавижу это. Хотя вы в курсе.
Рамзин действует стремительно и без остановок. Снимает мою туфлю и следом стягивает штанину и белье, а потом обувь возвращается на место. Тут же надавливает на ноги в районе коленей вынуждая расставить их как можно шире. А в следующую секунду я чувствую его рот… ну прямо там. И засранец все же оказался пророком, потому что я в самом деле ору и буквально падаю грудью на столешницу. Да,
Рамзин — тиран, скотина неизвестной породы и самовлюбленный придурок, но то, что он вытворяет своими губами и языком это просто невозможно выразить словами. Хотя бы потому, что, когда стонешь и извиваешься на его лице, способность к членораздельной речи у меня полностью отключается. Господи,
как же я обходилась без этого всего столько дней-то? Рамзин облизывает меня, трется лицом, прикусывает и протяжно рычит,
сотрясая все мои внутренности этим пробирающим до костей звуком. Нет ни секунды передышки. Его язык, губы,
твердость зубов с секундной вспышкой боли и опять язык. Его пальцы, буквально погруженные в плоть моих ягодиц из-за того,
как крепко он меня удерживает. Я вцепляюсь в край стола, царапая его и даже отдаленно не представляю, какие звуки издаю. Только осознаю, что тело свело такой судорогой болезненного предвкушения, что, кажется,
самое время начать лопаться мышцам от напряжения. И тут все исчезает — и рот, и руки, и даже жар разгоряченного мужского тела. Я повисаю в одном крошечном шаге от оргазма и начинаю медленно сползать обратно в это невыносимое предвкушение.
— Скажи мне, что чувствовала, когда Роман пялился на тебя, — говорит Рамзин.
Господи, да какой такой Роман? Кто это вообще? Вернись и доведи начатое до конца,
мерзавец!
— Серьезно, Рамзин? — выдавливаю я. -
Чертовски утомительный способ добывать нужные сведения. С мужиками ты тоже им пользуешься?
— Ты еще способна веселиться, дорогая. Надо это исправлять.
И все возвращается обратно. Жесткие пальцы, мягкие губы, горячий язык и твердые зубы. Я взлетаю, добираюсь до самого края, а потом опять откатываюсь назад стараниями