Звучало так, словно Рамзин буквально выдавил из себя это слово, недоуменно пробуя его на вкус. Будто боялся им подавиться или отравиться.
— Рамзин, ты заболел?
Мужчина, стоя ко мне спиной, глубоко и протяжно вздохнул, явно быстро теряя случайно приключившийся миролюбивый настрой.
— Яна, я велел тебе ответить, — ага, недолго счастье продолжалось. Снова здорово. Я
велел, я приказал, я такой загребенно важный перец…
— Почему это важно, Рамзин?
— Я не собираюсь объяснять причины.
— О, ну в таком случае облизень тебе,
Рамзин.
— Ты так думаешь? — он развернулся в мгновения ока, обращаясь в уже знакомого мне сексуально хищника. — Уверена, что не хочешь сказать по-хорошему?
— Еще как, — ответила я, уже чувствуя, что нарываюсь на неприятности. Но когда это меня останавливало?
Рамзин стремительно подошел к двери и запер ее. Щелчок замка полоснул по моим нервам, вызывая острое желание прямо сейчас рвануть в ванную и запереться там до лучших времен. Только почему-то я точно знаю, что это меня не спасет.
— Если бы я был благородным парнем, я бы прямо сейчас предложил тебе последнюю возможность сказать мне все добровольно.
Но я не такой. Не тогда, когда это касается тебя, — улыбка Рамзина стала такой нехорошей, что у меня весь загривок вздыбился, и живот скрутило в предвкушении.
Он шел ко мне от двери не торопясь, твердо уверенный, что мне не только податься некуда, но я и не стану пытаться, и казалось,
это длится вечно.
— Ты будешь не просто говорить, дорогая.
Будешь орать. И очень скоро.
27
— Так, Рамзин, а давай без фанатизма, -
пробормотала я, сглатывая ком, неизвестно откуда взявшийся в горле.
Само собой, это никак не замедлило мужчину, надвигавшегося на меня с той же ужасающей красотой и неумолимостью, с какой в твою сторону может катиться снежная лавина. Согласитесь, зрелище должно быть завораживающее, хоть и четко отдаешь себе отчет, что все — пипец котенку.
Ломануться по кабинету с криками «Помогите!
Насилуют!» было по меньшей мере глупо, да и,
скорее всего, бесполезно. Нет, ну кто, в самом деле, явился бы отстаивать мою давно почившую девичью честь? Если та же охрана,
то еще неизвестно, кому они помогать возьмутся.
Да и от мысли о том, что Рамзин готов сотворить с моим телом нечто порочное, все нутро начало трястись и гореть, так, словно вглубь живота поместили нечто горячее и источающее бесконечный поток влаги.
Рамзин обошел стол, встал у меня за спиной, и я едва не свернула себе шею,
неотрывно следя за ним.
— Смотри вперед! — скомандовал он низким,
угрожающим голосом. Ну опять начинается!
Он приказывает, а я, вместо того что бы заковыристо послать его, подчиняюсь, будто у меня в голове засел какой-то чертов чип,
который включается, стоит ему только начать говорить со мной этим своим долбаным повелительным тоном. Мелькнула только мысль, что, как ни странно, когда Рамзин пытается по-настоящему давить своей упыринной супер силой, у меня нет ни малейшего желания подчиниться, а вот когда он говорит так, я просто делаю. Но эта самая мысль быстро стала тонуть в потоке крови,
что ускорилась до сверхсветовой в моем теле и ударила в голову, наполняя ее грохотом пульса и создавая настоящий хаос.
И при всей этой какофонии в голове я абсолютно отчетливо слышала шуршание ткани за своей спиной. Мне вообще не надо было смотреть, чтобы в красках рисовать в своем воображении, как Рамзин не спеша снимает свой пиджак. Через секунду он упал на мой стол. Потом опять шелест. Наверняка галстук.
— Встань! — одно слово, а у меня ощущение,
что он с оттяжкой провел языком по моей спине. И опять это рвущее на две половины состояние. Одна желает яростно огрызнуться и послать на хрен, а другая восторженно вопит: «Да! ДА! ДАААА!!».
— Ты же знаешь, что я тебя ненавижу,
Рамзин? — уточняю я, но все равно делаю, что сказано.
— Я знаю, что ты точно ко мне неравнодушна,
— сексуальное мурлыканье и выдох у самого моего уха, от которого мой лифчик становиться орудием пытки для моих сосков,
и на мои глаза опускается повязка из
Рамзинского галстука. И мне моментально становится трудно дышать.
Большая ладонь ложится мне на спину прямо между лопаток и слегка надавливает.
— Наклонись и обопрись руками о стол! -
звучит еще ниже и в тысячу раз опасней для моего самоконтроля. Ой, ну ладно,
самоконтроль в моменты, когда Рамзин так близко и ведет себя подобным образом, это нечто из разряда мифических явлений. Типа,
все об этом слышали, но кто же на самом деле верит в его существование в реальной жизни?
Мои ладони ложатся на прохладную гладкую поверхность стола, и от этого я снова вздрагиваю. Рука Рамзина движется вниз по спине, никуда не торопясь, но я прямо-таки вижу, как натягиваются некие струны во мне с каждым сантиметром его продвижения.
Ничего не могу поделать со своим дыханием,
все силы уходят на то, чтобы не застонать. В
противоположность медлительной руке на спине вторая рамзинская конечность вдруг в один момент расстегивает мои брюки и оказывается внизу живота. Я почти испуганно выдыхаю, сдерживая вскрик. А мое изголодавшееся по нему тело прошивает судорога чистейшего удовольствия.