In The Deep

И снова — да. И снова знает, лежит, молчит, врать мне пытается, мол дескать, он спокоен и ничего его не колышет. Да, я в курсе, что разбирая завалы в своих мозгах, сама сегодня проскочила мимо Его Тени, мимо милашки войд-коммандера. Черт, да я проскочила даже мимо треклятого тестового вылета, когда мне позволили полетать вдоль орудийных батарей.

«Сангоки» был хорошим кораблем, и я влегкую удержалась от того, чтобы назвать его девственно чистый ВИ именем своей матери. В голове упорно вертелась фраза «много чести», но разобраться бы еще: кому же все-таки ее много? Это был чужой корабль, словно чужая плоть, наросшая на тебя саму. Плоть, которая приживается, врастает, чешется, зараза, и ты такая терпишь этот зуд, смотришь не своими глазами в вечную пустоту, прикидывая, когда руки станут родными, когда тебе станет так же легко, как в «Сегоки», в который ты влюбилась с первого касания.

И вот снова: меня унесло мимо нашей суицидной миссии, мимо того, что билет, наверное, мне выписали в один конец.

— И что ты думаешь о задании?

— Я п-подумал, что ты заснула, — голос вроде бы и слегка с издевкой, но хороший все равно голос. Теплый.

— Ты не думай. Ты ответь просто.

— Думаю, что это задание б-без шансов.

— Спасти мир и подохнуть? Мило.

— Как в-вариант — просто подохнуть.

— И как тебе это нравится?

Синдзи помолчал, и я повернула голову в надежде разглядеть, что это там такое у него на уме. Обормотский профиль заострился, но в потолок он смотрел как-то упрямо и в то же время растерянно. Сложные мы все, сложные.

— Мне это вообще не нравится, — вздохнул он. — Н-надо просто бежать.

— Бежа-ать? — протянула я. — Круто. Ну-ка, просвети меня, как это организовать. Ты что-нибудь слышал о войд-десанте на борту?

— Слышал.

Теперь он тоже повернулся ко мне. Уверенный неуверенный обормот, у которого обострилось фронтирское чутье, который почуял, что его загоняют в капкан, и теперь рыщет в поисках лазейки, четко зная, что она всегда есть.

Только вот мне это все не нравится, мне это все куда противнее, чем ход мыслей наших загадочных властелинов. Бежать? Спасибо, я попробовала, да и ты, придурок, тоже. Честно говоря, я бы не возражала, чтобы нас сейчас прослушивали.

— Запал-карта?

Синдзи поднял свою раскрытую ладонь над лицом и усмехнулся:

— Н-нет. Мне ее удалили.

А, ну логично. Об этом он может говорить вслух, это ниточка в пустоту, и пусть даже нас слушают, есть какой-то извращенный кайф в том, чтобы вот так общаться, обсуждая шансы на побег. Но черт, он ведь понимает, что я его только что хотела подставить?

Была уже такая тюрьма с камерой на двоих, помнится. Тюрьма, где приходилось разговаривать очень-очень осторожно. На Х67 это было, чего уж там.

— Мне эта ситуация кое-что напоминает, — сообщила я потолку. — Помнишь?

— П-помню.

Ну, вот. Можно теперь молчать, вспоминая, улыбаясь, можно смаковать свое прошлое, потому что нет больше того города, да и вообще ничего нет. По нашему прошлому с завидной регулярностью долбили планетарным оружием.

— Ну вот куда ты бежать собрался, а? — в сердцах сказала я. — Ты ничему не учишься?

Синдзи рывком сел в кровати и развернулся ко мне — взгляд сверху вниз, губы подрагивают. Аж страшно, подумала я, забрасывая руки за голову и приподнимая бровь. Мол, чего психуем?

— А чему я д-должен учиться? — скрипуче произнес Синдзи. — Тому, что в космосе иногда умирают?

— Я надеюсь, ты это всегда знал.

— О, ну да. А еще мне надо помнить об ответственности, да?

Я поморщилась. Слово «ответственность» прозвучало каким-то совсем уж ругательством. Мне, как и ему, неохота считать, сколько планет стало Предвестиями, пока беспамятный обормот срубал барыши за андроидов-танцовщиц. Но вот о жертвах имперской машины за нашими спинами мог бы и подумать.

«Вот как так бывает, а?!»

Он мне ручку гладил, Аянами на руках таскал. Да черт, он зазеркальца Нагису за борт не вышвырнул! И вот сидит сейчас, глазами сверкает в духе: да клал я на ваше человечество. Хотя что тебя удивляет, Аска? Человеки и человечество — несовместимые объекты любви. Это только ненавидеть можно и всех скопом, и каждого по отдельности. А вот любить…

— Сбежать от судного дня, — задумчиво произнесла я. — Ты почти гениален.

— Космос б-большой, — уже спокойнее сказал Синдзи, облокачиваясь на стену. — Там найдется даже такое место, г-где никогда не слышали о червоточинах.

Бесит. Черт, бесит.

— Слушай, деятель. Вот откуда это у тебя, а? Весь этот космический пофигизм?

Синдзи грустно улыбнулся. Эх. Твою бы улыбочку вот эту — да в старшие классы школы: девчонки бы из трусиков сами выпрыгивали. Мудрый, обреченный, всепонимающий — хочется обнимать и изо всех сил жалеть.

— Я устал, Аска.

Ну конечно. Его Сын, надежда всего и вся, но притом нахрен никому не нужный как человек. Простое психологическое уравнение с неизвестными, которые складываются в отчетливое ругательство. Не люблю — ни математику, ни психодинамику.

— Ты только ныть не устал, — зло сообщила я.

— А ты не устала изображать сильную?