Инь - Ян (СИ)

Натягиваю майку, одеваю штаны и по-хозяйски усаживаюсь за стол. Инь захлопотала собирая еду. Щи в ее исполнении были страшны. Вода, разваренная капуста, не проварившийся мосол с мясом, все пересоленное. Есть я отказался. Инь расстроилась, лицо как расплылось, уголки губ опустились вроде как зареветь собралась. Тут я припомнил, что в принесенном для нее пакете есть копченая колбаса, говяжья тушенка, консервированная осетрина. Рисую жестами пакет и прошу принести содержимое. Инь испуганно на меня смотрит и отрицательно машет головой: ничего нет. И куда же все так быстро делось? Возмущенно жестикулирую я. Подруг угостила, жестами объясняет Инь. Они очень, очень рады были, движениями рук утешает она меня. Пытается объяснить словами:

— Я ночь… много плакать… они день за меня работать… помогать… я им отдать…

— Ну раз такое дело, — примирительно ворчу я, — тогда конечно.

Поняв по тону, что я больше не сержусь она по-женски за это поблагодарила. Это конечно хорошо вот только жрать еще сильнее хотелось.

— Я домой, — уведомил я девушку. Она реветь, за руки хватает.

— Завтра приду, — пытаюсь утешить.

— Я работать, ночь, — отвечает заплаканная Инь

— Чего?! — возмущенно ору я

— Работать, ночь, — повторяет она, и все ревет не переставая.

Беру ее за руки и в бешенстве волоку за собой по коридору к вьетнамскому коммунисту, руководителю и сутенеру. Без стука вламываюсь к нему в комнату и сразу рычать:

— Ты гондон штопаный! Да я тебя сейчас самого вы…бу! Я тебе всё наизнанку выверну! Не трогай девчонку!

Вьетнамский товарищ, отдыхавший на широкой кровати, вскакивает. Щуплый, маленький в длинных синих сатиновых трусах. Встав, он, вероятно поняв меня буквально, испуганно закрыл ручками ягодицы. Я подскакиваю к нему с ярым желанием набить морду и уже подношу кулак к его сморщившемуся лицу

— Тварищ? — в ужасе коверкает русский язык азиатский мужичонка и отшатывается.

— Ты разэтакий! Лапы убрал! — от кровати доносится женский голос, уверенно прозвучавший с безукоризненно русской матерной интонацией.

— А? — в замешательстве опускаю руки и отступаю от вьетнамца.

— На! — решительно отвечает женщина и закрывшись простыней вскакивает с кровати. Молодая, кареглазая, русоволосая, вся растрепанная, полная. Она прикрывает отступившего к ней маленького вьетнамца могучей грудью и сурово спрашивает:

— Чего надо?

Угрожающими матерными криками объясняю чего. Женщина смеется, вьетнамец облегченно улыбается, Инь за моей спиной хватает меня за руки.

— Ну ты и дурак! — дает мне лаконичную и предельно точную характеристику женщина и поправляя спадавшую простынь, объясняет:

— Подружка твоя, по графику в ночную смену на комбинате работает.

— Я никого не заставлять, — оправдываясь, лепечет индокитайский коммунист.

— Нет… нет… не бить, не надо, — лопочет за моей спиной Инь пытаясь удержать меня за руки.

— О! — радостно хохоча, восклицает женщина, — да у них тут любовь!

И представляется:

— Меня Женя зовут

— А у тебя с этим, — злобно киваю в сторону вьетнамца, — тоже любовь?

— А то как же, — рассудительно отвечает Женя.

— Что наших парней уже мало? — язвительно всё еще продолжая злиться, раздраженно повышенным тоном выкрикиваю я.

— Мало, — ничуть не смущаясь, признается Женя, — у нас на комбинате мужиков раз, два и обчелся, и те все бабами избалованные, а тут — она движением руки показывает в сторону своего щупленького любовника, — самое то.

— Русские девушки сильные, добрые, красивые и горячие, — дает лестную характеристику своей подружке вьетнамец, и гладит ее по плечу.

Простынь у Жени сползает, одернуть ее она не успевает или делает вид, что не успевает и я с удовольствием и вожделением разглядываю ее фигуру. Таких женщин Кустодиев любил писать. Зрелая вся налитая женской мощью красота. Красота зовущая и ждущая мужика в надежде на простую плотскую любовь, детей и брачные узы. Инь изуверски щиплет меня за руку, от боли я морщусь, а Женя чуть улыбнувшись, опять набрасывает на себя простынь.

— Давно с зоны откинулся? — спрашивает меня Женя.

— Меня в армию забирают, — обижаюсь я.

— Да? — легонько удивляется она, — а по морде так чистый уголовник, бритый и наглый.

— Янь бить американ, — гордо заявляет Жене, Инь. И смотрит на нее с явной неприязнью, а на меня с гордостью.

— Ясно, — вздыхает Женя, спрашивает меня:

— Решил вдоволь поблядовать? — не дожидаясь ясного для нее ответа, рассудительно без малейшего осуждения добавляет, — что ж… тоже дело

— Ну мы пойдем, — обрываю я разговор, чувствую как Инь тянет меня руку к выходу.

— А посидеть выпить и закусить? — доброжелательно предлагает Женя.

— Милости просим, — отчетливо и правильно выговаривая русские слова, поддерживает ее предложение хозяин.

Жрать опять захотелось, от выпивки я тогда редко отказывался, и не обращая внимание на явное неудовольствие Инь, с благодарностью принял любезное приглашение:

— Ну если пожрать и выпить, — обратившись к вьетнамцу согласился я, — то давай.

Водка была русская, а холодная закуска состояла из тех самых разносолов, что еще вечером я вручил вьетнамцу, в качестве подарка.