In carne

Он получил жизнь и получил право на эту жизнь

не менее, а куда, по его понятиям, более

значительное, нежели присвоенное ими право

судить других и направлять чужие жизни.

Владимир Орлов

Ему…

Кому это – ему? Стоп.

Мне же. Мне! Любопытная мысль пришла мне в голову…

А ну-ка тормозни! Словно мысль может прийти в иное место.

Или таки может?

Чушь какая-то. Нет, ну честное слово!

Ох, ерунда…

Может. Еще как может!

Если б кто-нибудь сейчас наблюдал за мною со стороны, головы бы он точно не увидал. Головы? Го-ло-вы??? А все остальное где? Ни рук, ни ног, ни… Шайтан! Кто-нибудь, говоришь? Да ты и сам себя не видишь, приятель. Тебя ж нет!

Меня? Больше? Нет?

А ведь минуту назад был. Всего минуту. Отлично помню. Или…

Или тело не есть главное в человеке? Лишь воплощение души? Контейнер. Биологический, сложный, самодвижущийся, но… Просто ящик? Сейф? Хм…

Постой-постой-постой. Успокойся. Просто подумай. В конце концов, мысли все-таки куда-то приходят, верно? Не могут же они просто так концентрироваться в воздухе. А потом типа выпадать в осадок. Как песок в отстойнике… Ох, мамочки…

Нет, нет, нет! Я не умер! И не сошел с ума, это уж точно…

Точно? Тогда почему же я перестал себя ощущать и видеть? И в честь какого события продираюсь сквозь этот ужасный лес?

Ох… Все как-то неправильно. Все не так!

Я иду? Да. Шагаю прямо сквозь деревья. Буквально. Сквозь стволы – тонкие, толстые, прямые, кривые… Одежда не рвется. Ах, да! Шмотья-то на мне тоже… Охохо… Ничего от меня не осталось. Жил человек, не тужил… Так говорят? Да какая теперь разница?! Жил человек… Жил, жил, жил… И опа! – нет его. Как раз про меня поговорочка… Очень смешно.

Смешно? Тебе еще смешно???

Ужасно! Но смешно.

Кошмарно. Но смешно. Страшно…

Страшно интересно, куда я подевался?

Холоп

– Ахрамей Ахрамеич, батюшка! Куды вашу панелию положить? Ох и тяжела, потрошина псиная! Все персты оттянул, покудова до сюдов дотащил.

– Поставь вон к стене. И послушай-ка меня, Тихон. Что за словечками ты сыплешь? Потрошина! И ведь слово-то какое подобрал… Негоже так про тонкое изделие. Нда… Не зря у вас говорят, век живи – век учись. И языку, а как же? Потрошина псиная… Вот ведь сказал… И вродь без скверны, но обидно… Диаволе что творится! Вот на кой, скажите мне на милость, вздумалось матушке Лизавете Петровне переносить целый кабинет из Зимнего? За тридцать верст! Что мы теперь, каждый год его двигать туда-сюда будем? Слышь, Антоша? Сам-то ты на сей счет чего разумеешь?

– Ничего. И ты, друг мой, рассуждал бы поменьше. Велено – делай. Чай, не задаром. Тебе на то из казны чистогоаном воздается. Прикажет матушка-императрица каждый год перемещать – каждый год и станешь. Тоже мне, шишка на ровном месте выросла. Государыни желания осуждать он отважился! Басурман и есть басурман. И да – не Антоша я тебе. Антон Иванович. Точка. Сколько поправлять можно? Ладно, тет-а-тет, а то при холопах! Удумал он Лизавету Петровну срамить, а заодно и меня… Отметь себе крестом на лбу, Варфоломей Варфоломеич – что приказов государыни касается – рожа твоя сияет неизменно довольная, а мнение никому не интересно. Сибирь-то – она, брат, только в сказках далече.