In-A-Gadda-Da-Vida (СИ)

– Конечно, мне не было все равно, – отвечает Рамси, и Джон поднимает на него взгляд. – Он был заражен и мог заразить нас, охренительно мне должно было быть все равно.

– То есть так? – помолчав, риторически спрашивает Джон. Копается в карманах, достает мятую пачку и закуривает, подтянув мерзнущие колени к груди. – Хотя, может, так и лучше. Может, ты и прав.

Кровь срывается с рукояти ножа почти черными каплями. Глаза у Рамси холодные и пьяные. Нога мертвеца дергается-дергается-дергается.

– Мне показалось, что ты… вроде как испытывал удовольствие, убивая его, – Джон не может молчать, уставившись в одну точку. Он все еще слышит, как хрустко трещит кость.

– Показалось? – каким-то не своим голосом лукаво спрашивает Рамси, и Джон резко поднимает голову.

– Что?

– Удовольствие? – флегматично переспрашивает Рамси, размешивая наконец растаявший снег и забирая кружку из-под локтя Джона. Он доливает в нее воду из фляги и ставит поверх котелка, накрывая на манер крышки. – Может быть. Что-то вроде. Ну, то есть, знаешь, мне в радость, что одним целым упырем в этом лесу будет меньше. Но ты прав, я не хочу знать, как его звали. И давай закроем на этом тему, Джон Сноу.

– Да, наверное, – Джон глубоко затягивается, изучая спокойное лицо Рамси. Он хочет спросить еще, но не уверен, что знает вопрос.

Рамси ест жадно и быстро, перевалив половину горячей мясной каши в пустую банку и выхлебав сперва не меньше трети кружки горячего чая. Закусывает хлебцем и торопливо пихает ложку в рот, едва обдув. Джон ест неторопливо, на половине котелка понимая, что его стошнит, если он положит в рот еще хотя бы ложку. Он знает, что ему нужно восстановить силы для возвращения, но придвигает котелок Рамси.

– Не будешь? О’кей, давай, я доем, – Рамси даже не удивляется, переваливая в свою банку и оставшееся, пока Джон все посматривает на него, мелкими глотками отпивая чай и думая о своем.

Джон думает, что Рамси даже мог бы быть красивым, не прилегай все его мясистые, сочные черты так близко друг к другу посередине широкого лица. А так маленькие и злые белесые глаза прячутся под густыми черными бровями, торчащий нос картошкой хоть и не такой распухший и покрасневший, как накануне, но темно-красная полоса на переносице от удара Джона сойдет не сразу. И по толстой щеке тоже расползлись темные синяки от его кулака, с кровавыми пятнышками прыщей посередине, и кожа на полных, как-то даже по-девичьи слащавых губах совсем содрана, и они такие темные от укусов.

Джон думает, что у Рамси порочные глаза и еще похабнее – ухмылка, но в самом выражении его лица все-таки можно найти красоту. Какую-то, похожую на ту, что есть в жестокосердной Зиме, в мертвых лицах Иных, в кровавом лике чардрева, вперившем свой жадный взгляд куда-то под шею.

– Что пялишься, Джон Сноу? – Рамси тем временем смеется над ним, загребая новую ложку и пихая между толстых губ, смотря в глаза.

– Ничего, – Джон машинально улыбается краем рта, но взгляд не отводит. Ему нечего стыдиться, чтобы отводить взгляд. – Просто задумался.

– Ясненько. Мюсли будешь? – Рамси копается в раскиданных между ног батончиках. – Абрикос есть, вишня и мед. Ты че хочешь?

– Давай вишню, – пожимает плечами Джон.

– Как по мне, это все одно говно, – фыркает Рамси. – Но лучше, чем совсем без сахара.

– Ага, – Джон согласен с ним. Он берет поданный Рамси батончик, вскрывает его зубами и меланхолично жует, поглядывая на заполняющиеся постепенно пакеты.

Рамси пока заканчивает есть, облизывая ложку и засовывая ее обратно в банку. Довольно прикладывается к кружке с чаем. Жадно косит на надкушенные мюсли, которые Джон достает из упаковки и крутит в руках. Джон замечает его взгляд и попросту протягивает ему батончик.

– Держи тоже, я больше не хочу.

Рамси смеется и неожиданно опирается на руки, тянется и слюняво ест из его ладони, смотря исподлобья. Джон не ожидает этого; это довольно интимно, и его щеки чуть-чуть розовеют поверху.

– Ну че ты? – дразнится Рамси. – Торчать нам тут долго, делать нечего, и холодно пиздец.

Он передвигается еще чуть ближе, явственно обозначая свои намерения. От его приоткрытого рта пахнет горячим. Джон все покусывает и так содранную губу, опуская взгляд на этот темный красный рот, обвитый паром.

Из него как будто несет кровью. Порченой и черной, той, что хлестала из горла мертвеца на плащ, той, на потеках которой Джон сидит сейчас, на которой он ел и улыбался только что. Чувство вины за это чешется под кожей, как отекший волдырь.

Джон думает, что Рамси умолкает о чем-то очень важном. Думает, что здесь, в месте, которое мертвые люди когда-то звали своей богорощей, это не имеет никакого значения. И что это имеет значение именно здесь. Но Рамси все еще приятен Джону. Достаточно, чтобы его целовать, чтобы позволять утягивать куда-то в объятия белого холода – избегай тумана, Джон-Робб-Джон! – и дразнить тело своими кровавыми губами. Джон думает, что ему стоит вынырнуть из этой мутной воды.