Импровиз. Сердце менестреля

Ведь чередой спешащих жемчужных облаков в сапфирно-синем небе не похвастаешься перед подругой детства. Сверкающими, будто присыпанными алмазной пылью, вершинами Карросских гор не вызвать зависти кузины, которая вышла замуж за владельца трёх замков и шестнадцати деревень. Самая прекрасная и головокружительная мелодия не заставит соседок грызть мокрые от слёз подушки в бессильной ярости. Венком сонетов не затмишь соперниц на весеннем или осеннем балу у его светлости. А вот коралловые бусы, серьги с изумрудами, муфта из соболей и лакей на запятках раззолоченной кареты вполне ввергнуть всех в округе, кто рождён носить юбку и туфельки, а не камзол и шпагу, в тихую и тоскливую печаль.

Потому-то всякий мужчина, рано или поздно, вынужден из сладкоголосого соловья, ведущего прихотливые переливы мелодий, превращаться в домовитого ворона, который тащит в гнездо всё, что имеет ценность, и что не имеет её, лишь бы блестело. А если тебе сильно за сорок, ты до сих пор не свил своего гнезда и гораздо чаще теряешь золотые монеты, чем находишь их, то твоему таланту, утончённому вкусу, работоспособности и желанию удивлять мир грош цена. Птичка твоя упорхнёт в позолоченную клетку. Пускай взаперти, зато тихо, тепло и кормушка полная.

Так нужно ли страдать, рвать душу когтями ревности и посыпать её солью надежды? Пусть всё будет, как есть. Женщины нужны, чтобы вдохновлять творческих людей, кружить им головы и превращать сердца в незаживающие раны. И спасибо им за это! Но ни одна из них не способна вытеснить музыку из сердца менестреля и заменить её.

Что ж, реквием в память о развеявшихся иллюзиях обещал быть неповторимым.

Снова загудели ванты.

Томной дрожью отозвались шпангоуты.

Не зазвенела, а заныла, словно далёкая цикада, рында.

— Прекратите, пран Ланс! Немедленно!

Менестрель заметил бегущую к нему Дар-Виллу, а следом за ней нескладно переставлял ноги Тер-Реус.

Ланс видел их и не видел в то же время. Точнее, ему казалось, что сейчас в мире существует два альт Грегора. Один вцепился в леера «Лунного гонщика», а второй воспарил, увеличившись до размеров острова и готов разразиться незабываемой мелодией.

Ещё чуть-чуть магии…

— Не смейте! Вы всех нас убьёте!!!

Браккарская шпионка поравнялась с Лансом, неожиданно ткнула ему маленьким, но твёрдым кулачком «под дых». Дёрнула за плечо. Ошеломлённый менестрель рухнул с выпученными глазами в объятия Тер-Реуса. Лекарь отточенным движением влил ему в рот отвратительно горькую настойку. Пустырник. Его Ланс уже давно безошибочно определял не только по вкусу, но и по запаху.

— Я, конечно, ценю вашу утончённую попытку самоубийства, — наклоняясь и глядя глаза в глаза, прошипела Дар-Вилла. — Только зачем же тянуть за собой самый быстроходный корабль островов и всех нас вместе с ним?

— Тем более, вы ставите под удар мою гордость лекаря, — прозвучал над ухом голос Тер-Реуса. — Только я вас выцарапал из лап смерти, а вы за старое…

Ланс слышал их, словно проваливаясь на дно глубокого колодца. Губы браккарки ещё шевелились, но звук уже ускользал. Вслед за слухом отказывали глаза — мир расплывался и темнел.

Цепляясь за остатки сознания, Ланс альт Грегор успел подумать, что раньше он только бравировал тем, что не боится смерти, но теперь, заглянув в её глаза, понял окончательно — в ней нет ничего страшного. И встречать гибель нужно спокойно и с достоинством, без лишней патетики и без показной отваги. В его жизни за минувшие полтора-два года столько всего произошло, что душа загрубела, и он стал равнодушным. Суждено умереть, он умрёт. Но если доведётся жить, то он будет жить столько, сколько отведено ему Вседержителем. И сияющие зелёные глаза никуда не денутся с его небосвода. Просто они будут далеко-далеко, на самом краю, как клотик грот-мачты «Лунного гонщика» с трепещущей лазоревой рыбкой на остроконечном штандарте.

С этой мыслью он погрузился во тьму.

[1] Колдершток — рычаг для управления рулём корабля на старинных судах.

Эпилог

Прошло уже две недели, как в Аркайле и окрестностях отцвели сады. Бело-розовые цветы слетели с деревьев, как подвенечный убор с невесты после брачного пира. Несмотря на очень снежную и морозную зиму, знающие люди предрекали богатый урожай на осень. Это вселяло в уставших от безденежья и голода горожан и селян определённую надежду.