Императрица Орхидея

— От имени императора Лин назначил определенный срок и приказал всем иностранным купцам к этому времени сдать весь свой опиум. — Я рассказывала с выражением, словно профессиональная актриса. — Но никто его не послушался. Тогда специальный уполномоченный Лин, который не собирался сдаваться, начал отбирать опиум силой. 22 апреля 1840 года Лин предал огню двадцать тысяч ящиков с опиумом и провозгласил, что Китай прерывает торговлю с Великобританией.

Император Сянь Фэн молча кивал.

— Как рассказывал мне мой отец, яма для сжигания была величиной с озеро. Лин оказался настоящим героем

Внезапно у Его Величества перехватило дыхание. Он закашлялся, забарабанил себя в грудь и повалился на подушки. Глаза его были закрыты. А когда он снова их открыл, то спросил:

— А что случилось с петухом? Сым сказал, что вчера стража видела в парке куниц.

Я призвала Ань Дэхая и с ужасом узнала, что петуха больше нет.

— Его съела куница, моя госпожа. Я видел это собственными глазами сегодня утром. Огромная куница величиной с поросенка.

Я рассказала Его Величеству о петухе, и лицо его вновь омрачилось.

— Это знак Небес, — сказал он. — Перст судьбы, который указывает конец династии. — Он с такой силой закусил губу, что на ней выступила кровь. При дыхании в легких его слышался какой-то свистящий звук. — Подойди сюда, Орхидея, — продолжал он, — я хочу кое-что тебе рассказать.

Я села возле него.

— Ты должна запомнить все, что я тебе сейчас расскажу. Если у нас родится сын, то ты передашь ему мои слова.

— Хорошо, передам. — Я дотронулась до ног Его Величества и поцеловала их. — Только бы у нас родился сын!

— Расскажи ему вот что. — Он с трудом подбирал слова. — После мер, принятых специальным уполномоченным Лином, варвары объявили Китаю войну. Они переправились через океан на шестнадцати военных кораблях, на которых находилось четыре тысячи солдат.

Мне не хотелось, чтобы он продолжал, и я сказала, что дальнейшая история мне также известна. И когда Его Величество мне не поверил, я решила подтвердить свои слова:

— Иностранные корабли вошли в устье Жемчужной реки и разгромили наши войска в Кантоне, — сказала я, вспоминая то, что рассказывал мне отец.

Его Величество смотрел в пространство. Казалось, он внимательно рассматривал скульптурную драконью голову, которая свешивалась с потолка

— Двадцать седьмое июля было самым печальным днем в жизни моего отца, — словно в забытьи, подхватил он. — Это был день, когда варвары потопили наши корабли и захватили Каулун. — Тут император жестоко закашлялся.

— Прошу вас, Ваше Величество, отдохните.

— Дай мне закончить, Орхидея. Наш сын должен это знать... В следующие два месяца варвары взяли подряд порты Амой, Нинбо, Чжоу Шань, Тяньхай...

Тут снова историю подхватила я:

— Не задерживаясь, варвары направились на север страны и захватили Тяньцзинь.

Император кивал.

— К счастью, факты тебе хорошо известны, Орхидея, но я хочу рассказать тебе побольше о своем отце. К концу жизни ему было за шестьдесят. От природы он не мог пожаловаться на здоровье, однако плохие новости действовали на него хуже всякой болезни. Последние годы у него глаза не высыхали от слез. И умер он с открытыми глазами. Можно сказать, что я плохой сын, потому что не обладаю должной сыновней почтительностью, и моя жизнь только добавила ему позора

— Уже поздно, Ваше Величество, — сказала я, поднимаясь с постели в надежде, что это заставит его замолчать.

— Орхидея, боюсь, что другого случая поговорить у нас уже не будет. — Он схватил меня за руки и приложил их себе к груди. — Ты должна мне верить, когда я говорю, что нахожусь на полпути к могиле. Последнее время я вижу своего отца даже чаще, чем раньше. У него красные и опухшие глаза, причем огромные, как персиковые косточки. Он приходит напомнить мне о моем долге. Когда я был мальчиком, отец брал меня с собой на аудиенции. Я помню, как в зал вбегали гонцы в грязной и промокшей от пота одежде. Чтобы добраться до Пекина, они загоняли лошадей. Я помню, как они выкрикивали безумными голосами, словно это были последние слова в их жизни: «Бао Шан пал!», «Шанхай пал!», «Чжан Нин пал!», «Ханчжоу пал!». Помнится, я даже придумал в детстве стихотворение, все строки которого рифмовались со словом «пал». Отец, глядя на них, только горько улыбался. Иногда, не в силах более терпеть эту пытку, он вставал посреди аудиенции и уходил. Вечерами он долго стоял на коленях перед портретом своего деда. А однажды собрал нас всех, своих детей, жен и наложниц, во Дворце духовного воспитания и представил нам всю картину своего позора. После этого он подписал договор, согласно которому Китай должен был выплачивать Великобритании репарации за первую войну. Сумма составляла двадцать один миллион таэлей. Англичане также потребовали передать им во владение Гонконг на сто лет. С этого момента иностранные купцы приезжали и уезжали от нас, когда хотели. Отец умер 5 января 1850 года. Госпожа Цзинь еле-еле закрыла ему глаза. Монахи сказали, что душа отца не успокоилась и, если я не покончу с его врагами, не успокоится никогда.