Императрица

Вельможи, стоящие на коленях, откликнулись стоном и склонили головы до пола. Принц Гун запнулся и продолжал:

— Предположения строить рано. Однако я боюсь, что эти варвары не подчинятся ни нашему закону, ни нашему этикету! Случись малейшая проволочка, и они устремятся к самим воротам императорских дворцов — если только мы не откупимся и не убедим их возвратиться на юг. Рассчитывать нужно на худшее и оставить мечты! Пришел последний час. Впереди лишь скорбь.

После того как принц Гун завершил доклад, император окончил аудиенцию, приказав собравшимся удалиться и обдумать, какие меры следует предпринять. Император поднялся и, поддерживаемый с двух сторон братьями-принцами, собрался было сойти с трона, как вдруг из-за ширмы Дракона раздался громкий отчетливый голос Цыси:

— Я, не имеющая права говорить, вынуждена прервать свое молчание!

Император остановился в нерешительности. Собравшиеся застыли перед ним на коленях, склонив головы к полу, никто не проронил ни слова.

В тишине снова зазвучал голос Цыси.

— Я советовала проявлять терпение с этими западными варварами. Я предлагала тянуть время и выжидать. Теперь я говорю, что была не права, я изменяю свое мнение и призываю больше не откладывать решений. Я зову к войне против европейского врага. Война и смерть всем им — мужчинам, женщинам и детям!

Если бы эти слова произнес мужчина, то благородные советники криком бы выразили свое одобрение или порицание, но говорила женщина, императрица, и потому вельможи замерли в молчании. Не поднимая головы, император медлил. Затем с помощью братьев стал спускаться с трона. Проковыляв мимо опущенных голов, правитель вошел в желтый паланкин и, окруженный знаменосцами и стражниками, направился к себе во дворец.

Выдержав нужное время и не сказав друг другу при расставании ничего, кроме вежливых слов прощания, удалились обе супруги. Тем не менее, Цыси успела заметить, что Цыань избегает ее взгляда. Вернувшись в свои покои, императрица принялась ждать императорского вызова, но его не было. Цыси занялась книгами, но ум ее был в смятении.

Наступил вечер, а Цыси все не вызывали. Тогда она прямо спросила об этом Ли Ляньиня, и евнух рассказал, что император целый день кокетничал то с одной, то с другой из младших наложниц, а ее имени даже не упоминал. Это стало известно от Ань Дэхая, который вынужден был оставаться рядом с хозяином и выносить все его капризы.

— Почтенная, — успокоил госпожу Ли Ляньинь. — Будьте уверены, Сын неба не забыл о вас, он сейчас просто напуган и ждет, что скажут ему министры.

— Тогда я потерпела поражение! — воскликнула Цыси.

В ее словах прозвучал явный выпад против императора, и Ли Ляньинь притворился, будто ничего не слышит. Его безобразное лицо оставалось суровым и непроницаемым. Он схватился за чайник, пробормотал, что тот остыл, и поспешил исчезнуть.

На следующий день Цыси услышала известие, которое ждала. Сопротивления европейским захватчикам не будет. Вместо этого, по предложению своих советников и министров, император назначил трех почтенных людей вести переговоры с англичанином лордом Элгином. Главным посланником выступал Вэй Лин, отец жены принца Гуна, известный своим здравым смыслом и осмотрительностью.

— Увы! — воскликнула Цыси, узнав о его назначении. — Этот прекрасный человек никогда не сумеет противостоять врагу — слишком стар, слишком осторожен и слишком покладист. И она не ошиблась. На четвертый день седьмого месяца Вэй Лин подписал с европейцами договор и условился, что сам император ровно через год поставит на нем свою печать. Документ привезли в столицу. Угрожая военной силой и опираясь на своих друзей — американцев и русских, — англичане и французы получили все, что требовали. Их правительствам дозволялось иметь посланников с резиденцией в Пекине. Их священники и торговцы могли передвигаться по всей империи, не подчиняясь ее законам. Опиум признавался предметом законной торговли, а огромный речной порт Ханькоу, находившийся в самом сердце страны за тысячи миль от моря, назывался договорным, и белые люди могли в нем проживать вместе со своими семьями.

Когда Цыси услышала условия договора, то удалилась в свои покои и три дня не снимала одежд и не ела. Того же требовала от фрейлин. Служанка Цыси была перепугана, а Ли Ляньинь тайно отправился к принцу Гуну доложить, что императрица Западного дворца не встает с постели, истощенная плачем и унынием.

Принц Гун, получив известие в своем дворце за пределами Запретного города, попросил у императрицы аудиенции. Цыси приободрилась, позволила себя омыть и одеть, выпила бульон, принесенный служанкой, и, опираясь на руку евнуха, направилась в императорскую библиотеку. Гордо усевшись на троне, она приготовилась слушать доводы принца Гуна.

— Императрица, неужели вы думаете, что такой почтенный человек, как отец моей жены, склонился бы перед врагом, если бы мог сопротивляться? Нам не было дано выбора. Если бы мы воспротивились их требованиям, враги бы подошли прямо к Императорскому городу.

Цыси выпятила яркую нижнюю губу.

— Пустая угроза!